Риск
Шрифт:
Анна подбежала и застенчиво обратилась к нему:
— Филип, как тебе нравится мое платье?
Он посмотрел на нее:
— Оно прелестно, Анна. Ты выглядишь очаровательно.
Лицо ее озарилось довольной улыбкой. Леди Уинтердейл торжественно промолвила:
— Теперь, когда все в сборе, мы можем начинать.
Мы с Филипом заняли свои места перед священником, остальные выстроились позади нас. Священник, которого звали преподобный Хальмарк, раскрыл молитвенник и гнусавым голосом начал брачную церемонию:
— «Возлюбленные братья и сестры
В комнате стало тихо-тихо, и я ощущала происходящее ясно, как никогда. Я чувствовала слабый аромат роз из моего букета, чувствовала даже тепло тела стоящего рядом Филипа через тонкую шелковую ткань моего платья.
Священник взглянул на Филипа и гнусавым голосом произнес ритуальный вопрос:
— Согласен ты взять эту женщину в свои законные жены?..
Сердце мое гулко стучало в груди. В свои законные жены. Неужели это происходит на самом деле?
Я слышала, как Филип твердо ответил:
— Да.
Затем преподобный Хальмарк повернулся ко мне и повторил тот же вопрос. Когда он умолк, я вслед за Филипом ответила «да», стараясь, чтобы голос мой тоже звучал твердо.
Я слышала, как Анна сзади что-то шепотом спросила у Кэтрин.
Филип вынул из кармана кольцо и повернулся ко мне:
— Я, Филип Роберт Эдвард, беру тебя, Джорджиана Фрэнсис, в законные супруги…
«Опять те же слова», — пронеслось у меня в голове.
Анна снова что-то прошептала, и звук ее голоса немного приободрил меня.
Я повторила свою клятву вслед за Филипом, затем он взял мою руку и надел мне на палец золотое кольцо.
При его прикосновении я ощутила знакомый трепет.
Гнусавый голос объявил собравшимся, что мы отныне муж и жена во имя Отца, Сына и Святого Духа. Филип наклонился и поцеловал меня в щеку.
Я снова ощутила то же внутреннее волнение.
Мы с Филипом поставили свои подписи в брачной книге, затем Кэтрин и шафер Филипа расписались как свидетели. Несколько минут спустя я уже следовала за леди Уинтердейл по парадной лестнице на второй этаж, где для гостей был накрыт праздничный стол.
Анна подбежала ко мне.
— Ты теперь замужем, Джорджи? — спросила она.
— Да, — растерянно промолвила я. — Кажется, да.
Леди Уинтердейл устроила роскошный завтрак с той расточительной щедростью, которую всегда выказывала, тратя деньги племянника. На столе громоздились горы фруктов, подносы с пирожными и печеньем, а также более существенные блюда — ветчина, индейка и омары. Шампанское было припасено в огромных количествах, а между двумя окнами на столике стоял огромный свадебный торт, который дожидался, когда я его разрежу.
Я не могла проглотить ни кусочка. Мы беседовали с леди Джерси — вернее, это она разговаривала со мной, а я изо всех сил сдерживала раздражение, замечая, как она стреляет любопытными глазками на меня и Филипа, пытаясь, вероятно, представить те картины распутства, за которыми последовал этот неожиданный союз.
Леди Каслриг, известная своим высокомерием, вела себя со мной на
Мой новоиспеченный супруг беседовал с лордом Касл-ригом и джентльменом, который был его шафером и которого я никогда раньше не видела. Филип представил мне его как капитана Томаса Грина.
Анна съела огромное количество пирожных.
После полудня наши гости стали потихоньку разъезжаться. Еще раньше мы решили, что сразу после венчания отправимся в Уинтердейл-Парк. Ни я, ни Филип не упоминали вслух о причинах, побудивших нас к этому, но я знала, что ни за что не соглашусь провести свою первую брачную ночь под одной крышей с леди Уинтердейл, и подозревала, что и Филип думает точно так же.
К тому времени, когда мы были готовы к отъезду, дождь поутих, но небо все еще было затянуто тучами. Мы отправились в Суррей в трех экипажах: в первом, самом просторном, ехал наш багаж, а также Бетти и слуга Филипа; городская карета везла Анну, Нэнни и меня; Филип правил фаэтоном.
Когда наш экипаж отъехал от крыльца Мэнсфилд-Хауса, Нэнни с затаенной тревогой в маленьких глазках-изюминках посмотрела на меня.
— Вам не обязательно ехать с нами, мисс Джорджиана, — сказала она. — Я позабочусь об Анне. Если хотите ехать с его светлостью, не отказывайтесь. А пойдет дождь — вернетесь к нам.
Мне не хотелось говорить ей, что мой муж не пригласил меня ехать с ним в фаэтоне, и поэтому с напускной беспечностью ответила:
— У меня еще будет возможность побыть с его светлостью, Нэнни, и, по правде говоря, мне жаль, если намокнет моя новая накидка.
Но мои слова не рассеяли тревогу в глазах Нэнни. Она прекрасно знала, что мне всегда было наплевать на такие мелочи, как дождик.
Мы выехали из Лондона в два часа дня, а в шесть вечера уже подъезжали к Уинтердейл-Парку в Суррее, неподалеку от Гилдфорда. Рассказы Кэтрин немного подготовили меня к тому, что я увижу, но все равно мой новый дом ошеломил своей роскошью.
Уинтердейл-Парк выглядел так, словно ему следовало находиться на венецианской площади, а не в центре Англии. Кэтрин говорила, что этот дом построил ее прапрапрадедушка на месте старого особняка времен королевы Елизаветы. Ее предок был влюблен в итальянскую архитектуру, сказала она, и поэтому привез венецианского архитектора Джакомо Леони, чтобы тот спроектировал для него новый дом.
— Боже Всемогущий! — воскликнула Нэнни, когда мы подкатили к парадному крыльцу. Дом был сложен из красного кирпича, но центральная часть, где располагался парадный вход, была из камня, и ее застывшие формы резко выделялись на фоне красного кирпича. — Это не английский дом, — неодобрительно промолвила Нэнни.
— Его построил итальянец, — сказала я ей.
Нэнни нахмурилась. Она недолюбливала итальянцев.
Лорд Уинтердейл, то есть Филип, передал поводья подбежавшему лакею и открыл дверцу нашей кареты.