Риск
Шрифт:
Филип не попытался опровергнуть это.
И тут догадка осенила меня — словно яркая комета пронеслась по темному небу.
— Ты ведь не хотел топить Чарльза Говарда? — сказала я. — Ты пытался его спасти.
Он взглянул на меня и ничего не ответил.
— Ты ударил его веслом, чтобы он выпал из лодки, где сидела я, а потом бросился его спасать и сам чуть не утонул. Настороженность исчезла из его глаз.
— Да, но я опоздал. Вода в Темзе мутная, на глубине ничего невозможно разглядеть, и к
— Но ты продолжал его искать, Филип? Вот почему ты так долго оставался под водой.
Он провел рукой по лицу.
— Я думал о том, чтобы бросить его. Ведь он пытался убить тебя.
Я улыбнулась ему, стремясь перекинуть мост через пропасть, которая все еще разделяла нас.
— Я так рада, что ты пытался спасти его, Филип. Я горжусь тобой.
Он мрачно взглянул на меня:
— Я этого недостоин, Джорджи.
Я поднялась с шезлонга, подошла к нему и встала рядом.
— Объясни, что с тобой творится, Филип.
Он хотел было что-то возразить, но я перебила его:
— Не смей ничего отрицать. Ты совершенно переменился. Последнее время избегаешь меня, будто я заражена бубонной чумой. Если ты больше не хочешь меня, если больше не находишь меня привлекательной, будь любезен, скажи об этом прямо. Для меня невыносимо быть отвергнутой и даже не знать, в чем причина твоего пренебрежения.
— Я не нахожу тебя привлекательной? — Он горько рассмеялся. — Да почему, как ты думаешь, я не приходил домой? Потому что не мог лежать рядом с тобой в постели и сдерживать себя, чтобы не заняться с тобой любовью.
— Но почему ты не мог быть со мной, Филип? Неужели я дала тебе понять, что твои ласки мне неприятны?
— Нет.
Его лицо стало каменным.
Я положила руки ему на плечи. Под тяжелым шелком халата я ощущала, как напряглось его тело.
— Тогда в чем же дело? — спросила я. Он прерывисто вздохнул.
— Помнишь, когда ты рассказывала про Марию, то произнесла фразу: «И каким же негодяем надо быть, чтобы воспользоваться бедственным положением беспомощной девушки»?
— Да.
— Джорджи. — Он поднял голову и взглянул мне в лицо глазами, полными боли. — Мой отец впервые взял меня с собой в бордель, когда мне было всего четырнадцать лет. Я один из тех мужчин, которых ты так ненавидишь. И как я мог прикоснуться к тебе, зная об этом? У меня не было на это права.
Я уставилась в его голубые глаза. О Господи, пронеслось у меня в голове, да его отец был просто чудовищем!
Я нежно обхватила ладонями его лицо.
— Филип, — мягко промолвила я, — ты не виноват в том, что случилось с тобой, когда тебе было четырнадцать лет. Это произошло не по твоей воле.
— Но так продолжалось все время, — возразил он. — Это вошло у меня в привычку. Таков был мой образ жизни, разве
Между нами воцарилось молчание, в течение которого я размышляла над его словами. Итак, вот почему между нами все время существовала пропасть. Он считал себя недостойным моей любви.
Я слегка приподняла его лицо, чтобы он посмотрел мне в глаза, и серьезно промолвила:
— Филип, если я прощу тебе все грехи твоей юности, ты простишь самого себя?
Он не отвечал.
— У тебя было несчастное детство. Рядом с тобой не было никого, кто бы подсказал тебе, что хорошо, а что плохо и как важно быть добрым и милосердным. Я считаю, это просто чудо, что ты вырос таким чутким человеком. Ты нежен с Анной. Ты готов рискнуть жизнью, чтобы спасти такого ненормального, как Говард. Я восхищаюсь тобой. И люблю тебя. Я не смогу жить без твоей любви — я умру.
— Джорджи, — со стоном промолвил он. — О, Джорджи.
Он обвил меня руками за талию и спрятал лицо у меня на груди. Я крепко прижала его к себе и зарылась губами в его иссиня-черные волосы.
Мы оставались в таком положении довольно долго.
Наконец он сказал:
— Я чувствовал себя таким несчастным. Я так отчаянно желал тебя.
— Ты и меня сделал несчастной, — откликнулась я. — Я уже начала подозревать, что ты завел себе любовницу.
Он поднял голову и изумленно взглянул на меня:
— Любовницу? Ты что, серьезно?
— А что еще я должна была подумать? — в свою очередь возразила я. — В Уинтердейл-Парке мы с тобой были так близки, а потом, когда вернулись в Лондон, ты отдалился от меня. Ты вел себя так, словно на мне порча или что-то в этом роде. Я ничего не понимала.
Он потянулся ко мне, усадил к себе на колени и поцеловал. Страстно, жадно, неистово. Когда же наконец он оторвался от моих губ, я сидела, запрокинув голову ему на плечо, а его рука сжимала мою грудь и нежно ласкала сосок.
— Я так люблю тебя, Джорджи, — сказал он. — Я чуть не сошел с ума за прошедшую неделю.
Мое сердце радостно пело. Наконец-то я услышала эти долгожданные слова.
Я заерзала у него на коленях.
— А когда ты впервые понял, что любишь меня? — с любопытством спросила я, горя желанием узнать подробности.
— В тот момент, когда ты впервые вошла ко мне в библиотеку и стала меня шантажировать, — последовал немедленный ответ.
Я широко распахнула глаза:
— Что?
Он улыбнулся той озорной мальчишеской улыбкой, которую я так любила.
— Ты стояла передо мной и смотрела на меня своими огромными карими глазами и была такая храбрая, решительная и хорошенькая. — Он чмокнул меня в нос. — Уж не думаешь ли ты, что я потратил все эти деньги только ради того, чтобы отомстить тете Агате?