Рисунки Виктора Кармазова
Шрифт:
— Привет, художник! Как жизнь?
— Голова болит — сил нет.
— Ага. Прилично мы с тобой намешали, я даже вчера с работы отпросился. Хорошо хоть на рыбалочке в себя пришел.
— Где ловил-то? — Виктор взял из его рук сумку, чтобы проверить, правильно ли зажата пломба. Дело было не в соблюдении инструкции, просто во время сдачи этой сумки в родное отделение банка, кассирши тоже очень внимательно осматривали пломбу и могли придраться, если что-то не так.
— На Сходне, где же еще, — сказал Александр Иванович. — На нашем месте.
— И
— Уклейка, плотвичка, один подлещик на полкилишко. Но не это самое интересное… — Александр Иванович взял одну накладную у Виктора, другую инкассатор убрал в «колодку» и, не выпуская сумку из рук, присел на стул, послушать, что там произошло такого интересного.
— Представляешь, в самый разгар клева подходит ко мне мужичок, и говорит, мол, не соизволите ли, милсдарь, мне одну их ваших удочек в руках подержать?
Виктор закашлялся, Александр Иванович перегнулся, было, через стол, чтобы похлопать по спине, но инкассатор отмахнулся.
— А что за мужичок-то?
— Допотопный какой-то, в пенсне веревочкой перевязанном, но типичный такой рыболов старой закваски…
— Ну и…
— Так вот, соизволил я дать ему удочку, он долго осматривал поплавок, крючок, потом попросил у меня кусок хлеба для насадки. Я-то на мотыля ловил, а хлеб держал так, на всякий случай. Дал я ему кусок белого, он чего-то из кармана достал, добавил в хлеб, размял его хорошенько, насадил на крючок катышек и, представляешь, с первого заброса поймал хорошего подлещика! Я просто офигел! Подумал, случайность. А рыболов этот допотопный как начал ворочать то подлещика, то плотву, то подлещика, то плотву, да все мерные, побольше ладони. Я вообще офигел. А потом у него что-то крупное село, водило-водило, в итоге — обырвалг, причем, вместе с поплавком. Мужик чуть ли не в слезы, прости, мол, милсдарь Христа ради. Да чего там прощать, я сам виноват, давно надо было леску поменять…
— А мужик?
— Расстроился сильно, но наглости не набрался, чтобы еще одну удочку попросить, собрал рыбу в мешочек холщовый, сто раз поблагодарил и ушел, а я как раз подлещика граммов на семьсот поймал.
— Ты же говорил — на полкилишко?
— Да я не взвешивал, — слегка смутился Александр Иванович. — Но хороший, вот такой, — он развел руки, показывая размер трофея.
— Ладно, пойду я, — Виктор поднялся со стула и на прощание пожал Александру Ивановичу руку.
— Ты нетленку-то мою читать не начал еще? — спросил тот.
— Начал. Классная вещица. Я будто бы в свою юность окунулся.
— Я, когда писал, тоже в нее окунался, с головой…
К концу маршрута голова болеть, вроде бы, перестала, и, передавая старшему последнюю проинкассированную сумку, Виктор многозначительно ему подмигнул, отчего Михалыч приободрился, — будет, с кем выпить. Оказалось, бодрился напрасно, — когда сдавали оружие дежурному по инкассации Ивану Георгиевичу, тот обратился к Виктору с просьбой поработать
— Выйди, Кармазов, по старой дружбе тебя прошу, — настаивал дежурный. — Стогов, так его перетак, только что позвонил, мол, заболел. Не буду же я твоего напарника напрягать, ему завтра сборщиком бегать, — Иван Георгиевич кивнул на сразу погрустневшего Михалыча.
— Меня тоже всего ломает, — Виктор предпринял последнюю попытку отвертеться. — Вот отработаю в две смены и тоже слягу…
— Ты главное завтра отработай, а в четверг, если хочешь — бери отгул, — не отставал Иван Георгиевич. — Сейчас сразу домой, без всяких там, — он вновь строго посмотрел на Михалыча, — чтобы завтра свеженьким огурчиком был. Да и маршрут-то ерунда — сберкассы, сборщиком Эмерсон бегает.
Виктор вспомнил, что должен вернуть Эмерсону катушки и сдался:
— Ладно, записывайте. Только это…
— Эй, Горячев! — взвизгнул вдруг Иван Георгиевич. — Иди сюда, так тебя перетак!
— Зачем шуметь-то? — в дежурку вошел Горячев — детина ростом под два метра. Он был водителем автобуса «пазик», приспособленного для инкассирования точек, сдающих разменную монету: таксопарков, в которых имелись маршрутки, отделов «Союзпечать», «Союзаттракцион» и тому подобное, чтобы потом сдавать эту мелочь в специализированное хранилище.
— Я тебя на заправку пятнадцать минут дал, а ты где-то полтора часа шлялся! — кричал, задрав голову, маленький и пузатый Иван Георгиевич. — Неприятностей хочешь, Горячев?
— На одной заправке топливо кончилось, на другой — очередь… — флегматично оправдывался водитель.
— Какая очередь в двенадцатом часу ночи! — кипятился дежурный. — Вот отмечу путевку по факту твоего возвращения с маршрута, что тогда запоешь?
— Вы уж отметьте, как надо…
Стоявший рядом Виктор краем глаза заметил, что вместе с путевкой Горячев сунул в руку дежурному бумажный рубль.
— Ладно, по старой дружбе прощаю, — смягчился тот, принимая дань и отмечая водителю путевку.
— И знаете, что я хочу сказать вам на прощанье, — Горячев с высоты своего роста навис над дежурным. — Старость, Иван Георгиевич, должна быть доброй.
Детина развернулся и пошел на выход, а у Ивана Георгиевича челюсть отвисла, — вроде бы и надо что-то возразить, но ведь прав был водила. Из ступора его вывел Виктор:
— Договорились, Иван Георгиевич, завтра выхожу в две смены, но послезавтра — отгул.
— Да, Кармазов, договорились, — закивал тот. — Но чтобы завтра утром — ни в одном глазу!
Несмотря на раннее утро, Виктор пришел на работу без опозданий, — в инкассации вообще не принято было опаздывать, этого требовал график. По сравнению с вечерними маршрутами, где график заезда на точки был расписан по минутам, дневные «сберкассные» маршруты в этом плане считались более свободными, но выезд из банка и заезд на первую точку необходимо было соблюдать минута в минуту.