Рисунок шрамами

Шолох Юлия

Хабирша. Чужачка…

В дверь застучали. Размерено и сочно, как стучат големы – они, в отличие от людей, не складывают руки в кулаки, они просто размахиваются и бьют по двери, не заботясь о силе удара.

Я отодвинула защёлку и распахнула дверь.

Возгласа сдержать не удалось.

Как это понимать?

Непроизвольно отступив на пару шагов, я задрала голову, рассматривая голема, который переступал порог, целеустремлённый, как локомотив. Он был… новым. Белоснежным. В отличие от ранее виденных мною големов, созданных из подручного строительного мусора, этого создали из белого песка, такого чистого и мелкого, что голем походил на ватную куклу, перевязанную нитками, в

чьи глазницы вставили куски самого синего на свете стекла, никак не бутылочного, а витражного, того редкого, что пускают только на украшение религиозных помещений. И главное - в грудь голема большими болтами вкручена деревянная табличка, на которой выжжены аккуратные буквы «Ас-Асс».

Голем совершенно беззвучно, без привычного скрипа склонил голову, давая понять, что ждёт приказаний. Моих приказаний.

Много чего можно вынести в месте, где ты чужой. Со многим смириться.

Но с этим…

– Чёртов некромант! Будь ты проклят! – завопила я, словно со стороны наблюдая за своим телом, напряженным и трясущимся от ярости. На свои руки, которые порхают, подобно испуганным птицам, пытаются ударить голема, но вовремя отступают - и вдруг хватают близлежащую кочергу.

– Мне не нужна твоя жалость! Ты – не смеешь – меня – жалеть!

Кочерга с тупым стуком встречается с грудью голема. Тот даже не дёргается, песок смачно глотает кочергу и выпускает обратно.

– Мне не нужно твоё жалкое, вонючее сочувствие! – кричу я, и голос дрожит от слёз. Глаза застилает пелена.

Ты – не смеешь – меня – жалеть!

Так как голос отказал, оставалось только физическое воздействие – и руки размахиваются вновь, пытаясь разбить голема на части, разрушить его до основания, превратить в кучу песка, который развеет ветер. Удар за ударом, по лбу течет пот, спина ноет, но результата нет – песок терпеливо принимает удары и поглощает их, не замечая и не реагируя.

В таком виде меня и застала Дорис. К тому времени я порядком запыхалась и, к счастью, больше не кричала. Только задрала подбородок вызывающе вверх, бросила ненужную кочергу к ногам и ушла в комнату, к окну.

Некрогерка, также к счастью, догадалась обойтись без вопросов. А скорее всего, её ничего не волновало, главное, чтобы не было проблем. Их не было. Голем стоял у двери и блестел глазами-стёклышками, основательный, безмолвный, и весь – само послушание. А как только Дорис ушла, я приказала голему сторожить комнату, отправилась на конюшню и потребовала подготовить прогулочный шатёр. Никто ничего ни спросил – слуги просто кивнули и отправились собирать заказ.

И действительно, желание прогуляться воспринималось ими в порядке вещей, и никто даже не настаивал на сопровождении. Правда, мне предложили кучера – немного подумав и вняв гласу рассудка, я согласилась. Один из рабочих конюшни тут же вскочил на скамеечку перед шатром и выявил желание везти меня хоть на край света.

– К озёрам, - ледяным тоном приказала я.

Честно говоря, я плохо представляла, что это за озёра такие, и на кой они нужны, но с чего-то необходимо начать… а возница тем временем кивнул и повёз.

Еды и питья я почему-то с собой в дорогу взять не догадалась, но примерно через час тряски стукнулась обо что-то ногой и, наклонившись проверить, в чём дело, обнаружила под сидением плетёную корзинку. Нащупала замок и открыла – вокруг тут же расплылся запах свежей сдобы. Логично, не должна же госпожа отдавать десять отдельных приказов, нет, она сказала «приготовить шатер» и, похоже, вместе со средством передвижения подготовили и всю необходимую начинку.

А что у нас тут кроме сдобы? Вот так сюрприз…

Безо всяких сомнений откупорив найденную бутылку вина, я налила

себе рубиновой жидкости в узкий бокал, приоткрыла полог шатра и принялась любоваться окрестностями. Вернее, попыталась. Хотя любоваться было особо нечем. Или у меня понятия красоты иные? Возможно, глаз некрогера радуют сухие каменистые пейзажи, где растут будто размазанные по скале травяные нити и такие крошечные цветы, что на расстоянии в метр можно долго угадывать, какого же они цвета. Нет уж, мне куда милее засеянные поля, раскинувшиеся так далеко, что пропадают за горизонтом, по весне, когда чёрная земля пронизана острыми ростками, по осени, когда тяжёлые колосья сворачиваются в гнёзда; и зеленые леса, уютно и призывно трепещущие на ветру. Так что получилось не столько любоваться, сколько изучать окружение, как изучают предстоящее поле боя.

Мне нужно кое-что решить. И боюсь, промедление грозит не только моему нежному самолюбию, удары по которому, пусть и болезненные, я переживу, но вот физическое устранение...

Потому что выходит – вокруг никого не заботит моя жизнь. Для любимой дочери и принцессы непросто поверить в такое, но ведь я хабирша. Честь по чести – прибудь к нашему двору одинокая, никем не званная и не прошенная некрогерка – стала бы она своей? Да ни разу! Но и избегать бы её не стали… хотя бы из жалости.

Не смей меня жалеть! – вспыхнуло в голове алым всполохом предупреждение. Ему.

И уж никогда бы я не смогла при Рондо, незнакомце, но женихе, вынужденном проживать при дворе отца, заигрывать с другими молодыми людьми. Пусть даже ничуть не хотела бы замуж. Не посмела бы… хотя бы потому, что прилюдно демонстрируемое неуважение к будущему супругу даёт окружающим понять – этот человек никогда не будет занимать много места, он тут просто картина, фасад, за которым главенствует другая власть.

Он – пустышка.

Я поморщилась. А потом чуть не захлебнулась вином, выплюнула его, орошая воздух моросью – в свете солнца рубиновая пыль переливалась, как маленькая радуга - потому что в голову пришло вполне себе здравое подозрение – возможно ли, чтобы Мила вовсе не случайно подсказала мне сие занятие для дворцовых бездельниц, а с вполне определенной целью – выманить меня в места, где от невесты легко избавиться, не вызывая ничьих подозрений. И для родственников отговорка тоже вполне удачная – мол, посвоевольничала, уехала из замка без предупреждения, причём одна, а времена нынче тяжелые, разбойники наглые, в общем, не срослось. Или срослось, смотря с какой стороны посмотреть.

В общем, капризная она у вас была, балованная…

На секунду мне даже захотелось выскочить из шатра и громким воплем оповестить всех окружающих злодеев о том, что я способна за себя постоять, пусть только сунутся!
– но вместо этого я, наоборот, откинулась на подушки и закрыла глаза. Тут же нахлынула зудящая тошнота. Я была пьяна, совершенно. Вставать не хотелось. Откуда такая мысль? Мила… в ней есть нечто правдивое. Она не станет меня обманывать и вовсе не потому, что она хорошая, нет... Не станет, потому что есть способы обмануть меня куда более простым способом. Хабиршу… обмануть может даже неразумный. Почему я так решила? Да просто Мила и некромант... вернее, Мила и сама казалась мне птицей в клетке. Такое мастерство… не удивлюсь, если она обитает в замке против воли. И даже если нет – к чему скрывать? – приди в голову королю Некрогера убрать меня с дороги, вряд ли я смогу избежать столь незавидной участи. Трепыхаться можно, но… если некромант решит поднять меня в виде станя – тут кровь похолодела, отпугивая тошноту, и я распахнула глаза, ожидая увидеть на занавесях шатра скрюченные злые тени – но не увидела. Если он вздумает это сделать…