Шрифт:
Посвящается Кэтрин, которая никогда не переставала верить в меня
В тот момент, когда мы не знаем, что делать дальше, начинается настоящая работа, и в момент, когда мы не знаем, куда идти, — настоящее путешествие.
Введение
В середине моей карьеры художника и преподавателя искусств я на некоторое время совсем перестала рисовать. Это произошло после того, как женская арт-группа в Нью-Джерси отвергла мою заявку на вступление. Им показалось, что моим работам не хватает единства стиля. Я была подавлена и не могла даже смотреть на кисти. Я спрашивала себя: может, они правы? Казалось, я не знала, как придать своим работам
И снова я оказалась в тупике. Это состояние было мне хорошо знакомо. Когда мне было пять, я заболела полиомиелитом, что вызвало паралич левой кисти. Это мое первое воспоминание об ощущении тупика. Я не только не могла завязывать шнурки или разрезать мясо на кусочки, как другие дети, — довольно долго я не могла просто раскрыть ладонь. Сейчас я понимаю, что этот случай стал своеобразным маркером в моей жизни. Я выросла, но стоило мне столкнуться с ситуацией, казавшейся мне безвыходной — когда я не могла принять решение или справиться с эмоциональным потрясением, — я замирала.
Я часто недооценивала приходившие ко мне творческие идеи или образы. Я чувствовала себя замороженной, не способной рискнуть. В такие моменты мне казалось, что внутри меня пустота, большой белый лист. Когда в воображении появлялась картинка, меня сковывала нерешительность, и я теряла способность двигаться вперед или назад. Если я писала маслом, лучше всего у меня получалось соскабливать, уничтожать сделанное — будь то картина или просто цвета.
Удивительный парадокс заключался в том, что, сомневаясь в себе, я все равно чувствовала, как много внутри меня разного и интересного. В воображении я не была привязана к четкому мысленному образу или какому-то художественному идеалу. Наоборот, я рисовала новые формы в чистых цветах и широкими мазками. По правде говоря, мне как художнику было что сказать, но я не знала, как выпустить это на волю, да и просто понять, что оно такое. Большую часть времени я находилась в отчаянии и была очень подавлена, и, естественно, тратила ценную энергию впустую.
Желая сохранить навыки рисования, я черкала как-то раз в альбоме для эскизов — просто для себя. У меня не было ни единой задумки. Каждую страницу я использовала как пространство для спонтанного выражения — своего рода невербальный поток сознания. Я рассчитывала, что рисование будет похоже на игру, но пока что это напоминало перетягивание каната. Я хотела изобразить что-то на листе, но при этом просто бессмысленно смотрела на него.
Сражаясь с этим состоянием, я стала искать, что другие думают о подобных творческих застоях. Приятель порекомендовал мне книгу о креативности и импровизациях под названием Free Play («Свободная игра»), написанную скрипачом Стивеном Нахмановичем. Я приняла участие в мастер-классе, посвященном экспрессивной живописи, который проводили в Калифорнии Мишель Кассу и Стюарт Кюбли. Там я влюбилась в беличьи кисти и снова, как в детстве, встретилась с густыми темперными красками. Я была вдохновлена работами Джозефа Кэмпбелла, который призывал «следовать за вдохновением», и идеями Карла Юнга о силе изображения. Семинар в филиале института К. Г. Юнга в Нью-Йорке, названный «Креативность: от процесса к преображению», подтолкнул меня к исследованиям в области активного воображения — процесса, помогающего общаться с картинками, которые рисуешь.
Этот опыт я применила в своем художественном дневнике. Это было путешествие длиною в шесть лет, в конце которого я научилась узнавать ту часть разума, которая критиковала и отметала образы и идеи так быстро, что не оставляла мне шанса их обдумать. Начав различать и останавливать «рецензирование», я училась мало-помалу ослаблять хватку сознания и отключать старую детскую систему внутренней защиты.
Я росла в семье с алкоголиком, поэтому рано научилась замирать, не зная, в какую сторону сегодня подует ветер. Паралич также подорвал мою уверенность в себе и в том, что на самом деле чувствует тело. Оба фактора привели к своего рода онемению — в теле и в мышлении. Возможно, внутренний цензор пытался обезопасить меня, защитить от вторжений извне или от совершения ошибок, которые могли привести к непредсказуемым последствиям. К сожалению, защитник оказался на редкость усердным — вместе с возможными угрозами он блокировал любую изобретательность.
Продолжая рисовать в блокноте, я выяснила, что чем больше концентрируюсь на процессе творчества, а не на результате, тем больше возрастает моя гибкость в других сферах жизни. Как будто блокнот служил надежным местом, где я могу исследовать новые способы мышления, пробовать на вкус идеи и даже определения самой себя, а также справляться с возникающими эмоциями. Если у меня получалось нарисовать что-то, оно вдруг оказывалось не таким страшным в повседневной жизни. Например, мне стало легче распознавать альтернативные варианты в карьере. Я научилась рисковать ради того, чтобы понять, какой хочу видеть свою жизнь и отношения в ней. Появилась готовность поставить все на карту, положиться на себя. Хотя движение вперед всегда требовало больших усилий, сосредоточенность на процессе, а не на конечном результате давала мне силы продолжать даже в условиях неопределенности. Я нашла новые способы справляться с трудностями, идти вперед, предвосхищать и принимать последствия. Я научилась говорить с собой и не требовать немедленного ответа — любого, какой мог бы заполнить пустоту. И после каждого успешного опыта следующую неопределенную ситуацию воспринимать было легче. Я нашла, что искала. На этот раз мои творческие находки, образы, цвета не были сном. Я нашла место и средства, с помощью которых могла воплотить задуманное. Подобный творческий процесс требовал непрестанно заново открывать себя. Реальность оказалась не одна. Мне пришлось отпускать себя снова и снова в поисках скрытых ресурсов — не только во имя искусства, но и для того, чтобы быть готовой к обстоятельствам и переменам, в которые жизнь ежедневно затягивает нас. Я рисую в творческом дневнике по сей день.
Во время художественной импровизации я научилась превращать зажатую энергию в конкретные образы и нашла ответы на свои вопросы. Мы захотелось рассказать о найденном выходе тем, кто, как и я когда-то, находится в поиске. Дело тут не только в решении встречаемых в искусстве проблем, это часть чего-то большего. Это значит жить и работать творчески каждый день. Разбиваем мы сад или готовим дизайн-проект на работе — творчество живет в каждом из нас. Творческое начало дано природой не только художникам, а любому человеку. И если регулярно подпитывать и тренировать его, оно становится невероятным инструментом. За те тридцать лет, что я обучала различным видам искусств людей всех возрастов, я изобрела и начала преподавать ведение художественного дневника, который приносит людям бесценные открытия о себе. Я надеюсь, что эта книга поможет читателю справляться с трудностями и делать выбор в ситуациях, с которыми каждый день сталкивается обычный человек, такой же, как мои студенты.
Пятнадцать лет я учила их довольно простому способу взаимодействовать с нарисованными картинками, импровизируя и медитируя. За это время мне довелось работать с разными людьми — от управляющих корпорациями, которые стремились стать новаторами и обогнать конкурентов, до молодых мам, пытающихся свыкнуться с непривычной ролью. Каждый, кто бросил одну работу ради другой, впервые стал родителем или потерял близкого человека, знает, что такое быть сбитым с толку, мучительно сомневаться в себе и чувствовать себя потерянным. Переживание перемен — один из самых трудных тестов на выносливость. Способность принимать новое и приспосабливаться к ситуации требует навыков, которых не прививают в школе. Гибкость, готовность рисковать и способность находить варианты — все это необходимо в жизни, полной бесконечных изменений.
Перемены в жизни моих студентов были разнообразными — начиная от бытовых и заканчивая катастрофическими. Были писатели и художники, искавшие выход из творческих тупиков; люди меняли работу, боролись с болезнями или переживали потерю; они поступали в вуз, женились, разводились и выходили на пенсию. Я видела, как женщины, подвергшиеся насилию, рисовали с мужеством и сочувствием по отношению к другим. Были те, кто просто хотел прикоснуться к творческой стороне себя, больше о себе узнать и понять, что заставляет их жить.
Когда студенты рисуют, я не знаю и не хочу знать, что стоит за их борьбой с перфекционизмом, страхом, тоской или любыми другими ограничениями, которые отражаются на бумаге. Достаточно того, что мы находим способ выразить свои чувства, не позволяя им заводить нас в тупик. Порой много времени спустя я узнаю, что рисование помогло моим ученикам жить дальше.
Лоррейн с помощью программы государственного финансирования проводит уроки искусства для детей из малоимущих семей. Она постоянно искала способы вывести учеников на более глубокий уровень, где не было бы самокритики. Она решила пройти мой курс, чтобы распознать собственные блоки, к тому же она почувствовала, что это благоприятно скажется на преподавании. Мы работали с ее внутренним критиком, который мешал ей рисовать, и параллельно она тренировалась самостоятельно. С помощью рисования она нашла в себе силы признать, что пора пройти обследование на предмет дислексии, а также адаптационного и конверсионного расстройств. Во время визуальной терапии, оказавшейся физически и эмоционально трудной, она поняла, что лучший способ освободиться от переживаний — взять альбом, кисть и дать «все, что нужно» маленькой напуганной девочке, которую она обнаружила в себе.