Ритм войны. Том 1
Шрифт:
«Это немного похоже на глиф…» – подумала она.
Военные лагеря восходили к темным дням – периоду, когда еще существовали эпохальные королевства человечества. Все десять. Десять глифов? Шаллан сомневалась, что сможет интерпретировать древние символы – даже у Ясны с этим были бы проблемы, – но, возможно, ей и не придется этого делать.
– Эти камни идут вокруг основания стены, – сказала она. – Давай посмотрим, вдруг в другом месте резьба окажется более четкой.
И в самом деле, некоторые камни сохранились лучше. На каждом из них был глиф – и что-то
«Шинское вино. Карта с горами Шиновара».
– Найди все камни с этим знаком, – велела она Узору.
Он послушался. Шаллан двигалась следом за ним, и третий из обнаруженных камней слегка поддался под ее пальцами.
– Вот, погляди-ка. Вышли прямиком на цель.
– Ммм… – пробурчал спрен. – Ну, строго говоря, мы на нее вышли не прямым путем, а по периметру.
Она осторожно вытащила камень. Внутри, как в мифическом тайнике с самосветами из сказки на ночь, лежала маленькая записная книжка. Шаллан подняла глаза и проверила, остались ли Газ и Рэд в соседней комнате. Да, они все еще там.
«Проклятие! она заставила меня усомниться в собственных агентах», – подумала Шаллан, пряча блокнот в защищенный кошель и возвращая камень на место. Может, план Йалай как раз в том и заключался, чтобы посеять хаос и недоверие. Но… Шаллан не могла полностью принять эту теорию, ведь она видела, какой затравленный вид был у великой княгини. Нетрудно было поверить, что Духокровники охотились за ней; Мрейз проник в ближайшее окружение Амарама и Йалай еще год назад, но не пошел с ними, когда они бежали из Уритиру.
Шаллан не терпелось заглянуть в блокнот, но тут появились Газ и Рэд с наволочкой, полной заметок и писем.
– Если здесь что-то и осталось, – Газ потыкал большим пальцем через плечо, – мы это найти не можем.
– Придется ограничиться этим, – сказала Шаллан. Адолин подозвал ее взмахом руки. – Давайте выбираться отсюда.
Держа копье у горла Моаша, Каладин колебался. Он мог убить этого человека. С ним надо покончить. Что его удерживает?
Моаш… был его другом. Когда-то они часами сидели у костра, разговаривая о жизни. Каладин открыл свое сердце этому человеку так, как не открывал большинству других. Он рассказал Моашу, как Тефту и Камню, про Тьена. Про Рошона. Про свои страхи.
Но Моаш был не просто другом. Еще он был членом Четвертого моста. Каладин поклялся бурям и небесам – на случай, если кто-то оттуда наблюдал, – что он защитит этих людей.
Каладин подвел Моаша. Так же серьезно, как он подвел Данни, Марта и Джакса. Из всех этих потерь Моаш был самой болезненной. Потому что в этих холодных глазах Каладин увидел себя.
– Ты ублюдок, – прошипел Каладин.
– Отрицаешь справедливость моих действий? – Моаш пнул труп Рошона. – Ты знаешь, что он сделал. Ты знаешь, чего он мне стоил.
– Ты за это покарал Элокара!
– Они оба получили по заслугам. – Моаш покачал головой. –
– Не смей говорить о Тьене!
Каладин почувствовал, что соскальзывает, теряет контроль. Это случалось всякий раз, когда он думал о Моаше, о смерти короля Элокара, о том, что он подвел народ Холинара и ребят из Стенной стражи.
– Требуешь справедливости? – прорычал он, взмахом руки указывая на прикованные к стене трупы. – А как насчет Джебера и того, другого? Ты их убил ради справедливости?
– Ради милосердия. Лучше быстрая смерть, чем оставить их умирать забытыми.
– Ты мог бы освободить их!
Руки Каладина вспотели на оружии, а его разум… разум помутился. Его буресвет почти иссяк.
– Каладин, – сказала Сил. – Давай уйдем.
– Мы должны разобраться с ним, – прошептал Каладин. – Я должен… должен…
Что? Убить Моаша, пока он стоит беззащитный? Это человек, которого Каладин должен защищать. Спасать…
– Они умрут, ты же знаешь, – тихо сказал Моаш.
– Заткнись.
– Все, кого ты любишь, все, кого ты как будто можешь защитить. Они все равно умрут. Ты не в силах ничего с этим поделать.
– Я сказал – заткнись! – рявкнул Каладин.
Моаш подался навстречу копью, опустив руки. Шаг. Второй.
Каладин, как ни странно, почувствовал, что отступает. Он так устал в последнее время. Он пытался не обращать на это внимания, продолжать в том же духе, но усталость навалилась на плечи невыносимой тяжестью. Каладин использовал большую часть своего буресвета, сражаясь, а затем пробираясь сквозь огонь.
Тут он кончился совсем, и Каладин обессилел. Онемение, которое он подавлял всю эту битву, нахлынуло на него. Изнеможение.
Далекий огонь за спиной Моаша потрескивал и щелкал. Внезапно по туннелю разнесся громкий треск: потолок кухни наконец-то рухнул. Куски горящего дерева покатились в сторону буревого погреба, тлеющие угли растворились в темноте.
– Помнишь ущелье, Кэл? – прошептал Моаш. – Под дождем той ночью? Как ты стоял там, смотрел во тьму и понимал, что это твой единственный шанс обрести свободу? Тогда ты это знал. Ты пытаешься сделать вид, что забыл. Но ты же знаешь. Ты в этом уверен, как и в том, что придет буря. И еще в том, что каждый светлоглазый – лжец. Есть только один ответ. Один путь. Один результат.
– Нет… – прошептал Каладин.
– Я нашел лучший способ. Я не чувствую вины. Я отдал это чувство и стал тем человеком, которым мог бы стать давно, если бы меня не удерживали.
– Ты превратился в чудовище.
– Я могу забрать боль, Кэл. Разве ты не этого хочешь? Конца страданиям?
Каладин чувствовал себя как в трансе. Он застыл, как и тогда, когда смотрел… смотрел, как умирает Элокар. С тех самых пор внутри его гноилась трещина.
Нет, она росла намного дольше. Семя, которое делало его неспособным бороться, принимать решения, парализовало его в те мгновения, когда друзья умирали.