Ритмы Евразии
Шрифт:
Д.Б.: Реально вот что нужно сделать, чтобы вырулить к «золотой осени». (Я коснусь только проблем экологического выживания России.) Надо уберечь оставшиеся воды, болота, леса, но этого мало. Нужно окружить лесными кордонами наши поля, как это сделал Докучаев в Каменной степи, засадить лесом гигантские обезлесенные территории русского Севера. Ликвидировать мелиорацию в ее современном виде и (без Минводхоза!) спустить все равнинные моря и разгородить Волгу. Закрыть атомные станции и химические предприятия, устроив гласный суд над виновниками погубления природы из всех ведомств. Это экологический минимум.
Тогда, надеюсь, со временем произойдет восстановление национальной культуры и народной нравственности в ее традиционных формах. Только тут без помощи церкви нам
Л.А.: Лев Николаевич, а нам, ныне живущим и еле успевающим не то что осмыслить, а хоть как-то фиксировать сознанием саму историю, которую, как фильм в рапиде, лихорадочно прокручивает вместе с нами небывалое время... Какой далекий прогноз вы предложите, надеяться на будущее – на новый пассионарный толчок, который вот-вот (вы как-то обмолвились) или уже происходит?
Л.Г.: У меня нет еще всех точных данных насчет нового толчка, пока некоторые предположения. А чтобы выжить всем, по крайней мере нужно дать жить и работать тем пассионариям, которые у нас еще сохранились.
Простите – вот я мог бы гораздо больше сделать, если бы меня не держали 14 лет в лагерях и 14 лет под запретом в печати. То есть 28 лет у меня вылетели на ветер! Кто это сделал? Это сделали не власти. Нет, власти к этому отношения не имели. Это сделали, что называется, научные коллеги. Так вот, этих, которые сидят в университетах, в институтах научных, в издательствах – вот их как-то надо подвести к тому, чтобы делали дело.
Мой умный отец основал «Цех поэтов». Цех – это ремесленная организация. Вот мы с Дмитрием Михайловичем, вы, Людмила Ивановна, – мы ремесленники. Мы делаем дело, каждый свое. И поэтому мы, упаси Боже, не интеллигенты, которые в свое время не доучились и «болеют за народ », как сформулировал Боборыкин это расхожее ныне слово в шестидесятых годах прошлого века, а ремесленники. А за народ болеть не стоит, да никто за него и не болеет.
Самое главное – никакому народу это не надо. Не будь ты моим благодетелем, не дури мне мозги! – это лагерный тезис. Кстати, в лагере каждый четко знал, к какому народу кто принадлежит, – без анкет, и никто не путался. Как человек ведет себя в быту – вот и все. Нет народов плохих или хороших – они разные. Но у каждого есть момент рождения, развития и умирания, как у любого живого организма.
Л.А.: Лев Николаевич, а почему первыми всегда погибают лучшие?
Л.Г.: Погибают все. Но потеря лучших заметна. А гибнут они потому, что сами же, обладая большим уровнем пассионарности, жертвуют собой ради того, что они называют идеалом, – то есть далекого прогноза. Они гибнут ради будущего. И только благодаря тому, что они отдают себя как жертву на гибель, и возможно будущее.
Этнические процессы: два подхода к изучению [30]
Нет необходимости подчеркивать актуальность понимания происходящих у нас в стране этнических процессов. Казахстан, Армения, Азербайджан, Эстония... События в этих регионах заставили всех вновь задуматься над национальным вопросом, который, казалось, был «решен полностью».
Сейчас стало очевидным, что теория национальных отношений была в минувшие годы весьма далекой от действительности. Именно в этой области «особенно негативно сказался застой», отмечает в одной из своих последних книг глава советской этнографической науки академик Ю.В. Бромлей и далее совершенно справедливо добавляет: «новые подходы к ней поэтому настоятельно требуют избавления от талмудизма и начетничества, заздравных
Нетрудно, однако, убедиться, что застоем этнографическая мысль обязана во многом самому академику. Сейчас не время выяснять отношения. Будем говорить предметно.
Любая теория или концепция держится на предпосылках, справедливость которых не вызывает возражений у научного сообщества. Есть такие предположения и в теоретических построениях, разделявшихся еще недавно большинством советских этнографов. Их, строго говоря, два. Первое состоит в том, что этнос – явление социальное, следовательно, подчиненное законам развития общества и поэтому не имеющее собственных закономерностей. Второе заключается в том, что этнос – «система». Под системностью подразумевается некая однородность, идентичность всех элементов этноса, которая может быть обнаружена реально только в самосознании, этом «неотъемлемом», по Бромлею, признаке этноса.
Нетрудно показать, что обе предпосылки глубоко ошибочны. Действительно, социальность этноса исследователями не доказывалась, а просто постулировалась: «социальное в широком значении этого слова включает в себя и этническое, следовательно, этносы сами представляют собой социальные институты» [36, с.31]. Единственным аргументом для этого автора, видимо достаточным, служит убеждение в том, что этнос «не существует вне собственных социальных институтов различных уровней от семьи до государства» [там же]. Согласиться с такими доводами, конечно, невозможно. Получается, что природа этноса (этникоса) зависит не от того, чем он является сам по себе, а от широты понимания термина «социальное». Однако «человеческое» вовсе не тождественно «социальному». Этнос не существует не только вне социальных институтов, но и вне атмосферы, гидросферы (вода пронизывает все организмы) и биосферы. Более того, как научная категория «социальное» не включает в себя «коллективное». Колективы существуют и в мире животных: стаи, колонии, стада, косяки и др. сообщества. Поэтому коллективность – более общее свойство жизни, нежели социальность. Обязательными признаками последней являются, как известно, сознательные отношения между участниками и их способность к труду.
Еще П.А. Кропоткин [174]заметил, что в природе, независимо от положения на эволюционном древе, доминируют колониальные, коллективные виды животных, у которых развит инстинкт взаимопомощи. К таким коллективным видам относится и человек. Таким же коллективным видом были и его далекие предки, например Homo erectus, распространившийся на Земле более 400 тыс. лет назад. При этом различия между коллективами одного вида вызваны прежде всего различными формами адаптации к тем или иным участкам биосферы, т.е. к ландшафтам. Это позволило одному из нас определить в свое время этнос как форму адаптации вида Homo sapiens в биоценозе своего ландшафта, причем не столько в структуре, сколько в поведении [88]. Понятно, что с точки зрения эволюции вида как целого этносы были всегда. Вне коллектива человек не мог существовать, как не существовали без коллективов и его далекие предки.
Следуя же господствовавшей у нас обществоведческой традиции, приходится признать, что «возникновение этнических общностей относится лишь к периоду развитого первобытного (безклассового) общества» [37]. Разумеется, никаких исторических (археологических) подтверждений этому нигде не давалось и в принципе их неоткуда было взять. Трудно было допустить и обратное, что коллективность – неотъемлемое свойство человека как биологического вида. Ведь тогда пришлось бы признать, что этнос – не следствие, а предпосылка социальной эволюции человечества. Тем не менее еще у Маркса встречаем, что «одним из природных условий производства для живого индивида является его принадлежность к какому-либо естественно сложившемуся коллективу: племени и т.п.» [185а)]. При этом «общность по племени, природная общность выступает не как результат, а как предпосылка» [там же]. Нужно заметить, что философы обратили внимание на эти положения еще в 1981 г. [35].