Ритуал прощения врага
Шрифт:
Щебетали птахи в деревьях. Тишина, оказывается, полна звуков, которые ухо начинает постепенно улавливать. Далекий лай собаки. Пошумливание ветра в верхушках деревьев. Протяжное мычание коровы. Квохтание кур. Неожиданный резкий вскрик какой-то птицы… небольшой, с ярко-голубыми боками. Она уселась на плетень и раз за разом пронзительно вскрикивала. Холстом, на который гармонично накладывались все эти звуки, было басовое тихое гудение леса в полукилометре отсюда.
Необычным было чувство покоя и несуетности. Голые ноги пригревало солнце. Татьяна поставила кружку на перила, положила сверху хлеб и поднялась. Оглянувшись,
Заскрипела, разворачиваясь, цепь, ведро тяжело ударилось о воду. Из колодца дохнуло студеным. Она, изо всех сил налегая на ворот, тащила полное ведро. Вытащила рывком, поставила на край колодца. Снова оглянулась. Вокруг не было ни души. Она встала на листья любистка, подняла ведро и, вскрикнув, опрокинула воду на себя. И рассмеялась, подставляя лицо солнцу. Подумала, что исполняет древний ритуал причащения землей, водой и зеленью. Стояла мокрая, холодная, дышала глубоко до всхлипа…
…Спустя час Татьяна яростно терла тряпкой пол веранды. На ней был старый сарафан Марины, который она нашла в сенцах. Выстиранные джинсы и майка сохли на перилах.
— Здравствуйте! — услышала она и вздрогнула. Разогнулась с тряпкой в руке, рассматривая женщину у калитки. Была та молодой, в косынке, в голубом платье. Прикрывалась ладонью от солнца.
— Здравствуйте, — ответила Татьяна.
— А тетка Марина дома?
— Нет…
— Уже ушла? А ты Татьяна будешь?
— Да, откуда вы знаете?
— Дак Марина ж говорила, что ждет гостей. Слава богу, что ты приехала, она очень скучала. Ничего не говорит, а только все видать. Ты надолго?
— Не знаю пока, — ответила озадаченная Татьяна. — Вы проходите, — пригласила она.
Женщина с готовностью открыла калитку. Пробежала по деревянным кругляшам дорожки, поставила пластиковую сумку на ступеньку, оперлась локтями о перила крыльца. Улыбалась, откровенно рассматривая ее.
— А ты сразу за уборку? Молодец. А то у тетки Марины совсем нет времени, так и рвут — то одно, то другое. Вот и вчера целый день… Как там Катя Дуб: разродилась, не знаешь?
— Хорошо… по-моему.
— Ага, добро. Я тут принесла картошки с мясом, — она кивнула на сумку, — а то ей и сготовить некогда, и куска проглотить. А когда ж ты приехала?
— Вчера.
— Ага, вчера. — Женщина задумалась. — А тут как раз старая Оришка померла. Слабая стала и померла. Тетка Марина ее травами пользовала. Значит, теперь останешься.
— Кто умер?
— Орина, не помнишь разве? Должна помнить, ей девяносто два было, говорила, что уже давно собралась, а ворота все никак не открываются.
— Ворота?
— Ну! Открылись теперь, видать, дак и отошла с миром. А ярчук с теткой Мариной? Он всюду за ней следом, бережет. Хоть молодой, а понимает. Мало ли что… злых людей сейчас много, и сглаз, и зависть. А тетка Марина чужим помогает, а себе не может. Такой закон.
Татьяна с удивлением вслушивалась в странные слова женщины, мало что понимая. Слова знакомые, а смысл ускользает.
— Ой, да что ж это я! — спохватилась та. — Я — Катя Огей, соседка. Ты ж посмотри, чтобы мама поела, ладно? А я побежала, робить надо. И с девочками сговорилась в лес по ягоды. А то хочешь с нами?
Татьяна не успела
— Я ж понимаю, ты ж только приехала, я в другой раз забегу!
И побежала по деревянной дорожке на выход. Дробно простучали шаги, хлопнула калитка, звякнула щеколда. Тятьяна смотрела ей вслед, недоумевая — она сказала, посмотри, чтобы мама поела… Она сказала: мама?
…Мамы нет уже три года. Она болела, почти не выходила из дома, пыталась наставить на путь ее, Татьяну, надоедала, воспитывала, а она только отмахивалась, а потом и вовсе ушла — сняла квартиру с подружкой Зойкой, и зажили они в свое удовольствие. Все было, даже вспоминать не хочется. Когда мама умерла, соседи разыскали ее только через неделю. Она почувствовала оторопь и попыталась вспомнить, когда видела мать в последний раз — получалось около трех месяцев назад. Все говорила себе, что нужно забежать, проведать, но, вспомнив занудные наставления, откладывала. Теперь можно не бояться — не осталось ни одного человека на земле, который будет указывать, как ей жить. Мать была неудачницей — озлобленной, безмужней рабочей текстильной фабрики, рано состарившейся, и меньше всего Татьяна хотела повторить ее судьбу. Ничему путному научить дочку она не могла. Татьяна только морщилась на ее причитания, что надо учиться, блюсти себя, не путаться с кем попало. «А сама?» — хотелось закричать Татьяне. Нагуляла ребенка, замуж не вышла, не училась, всю жизнь копейки считала. Мать вызывала у нее раздражение, смешанное с брезгливой жалостью, и, окунувшись в новую забубенную жизнь с отвязной Зойкой, Татьяна начисто о ней забыла.
Мать оказалась права — закончилось все очень плохо. А может, ее правота была ни при чем, просто загулы часто заканчиваются плачевно. И побежала Татьяна куда глаза глядят, спасаясь, боясь оглянуться, ног под собой не чуя…
Она домыла пол, распахнула окна и двери — пусть дом проветрится. Достала воды из колодца, полила цветы. Разыскала среди книг на полке старый потрепанный сонник и уселась на верхней ступеньке крыльца. Пролистала, нашла толкование сна про бег. Почти каждую ночь ей снится, как она бежит. Убегает.
Оказывается, бег в одиночестве означает погоню за удачей и богатством. Бег с друзьями — веселье и радость. Хорошо бы…
Каждую ночь она убегает, полная страха и тоски. Страх во сне — разочарование и несчастная любовь.
Убийство… Татьяна оглянулась — ей почудился чужой взгляд. Никого! Тишина, безмятежность, ни ветерка… Сон, в котором убивают невинного человека, предвещает отчаяние и бегство. Убийство врага — к удаче. Если убивают вас — будьте осторожны, отступите, постарайтесь избежать сетей, расставленных врагами.
Татьяна захлопывает книжку. Радужного настроения как не бывало.
Она задремала, опершись спиной о балку крыльца. И снилось ей, что на участок входит человек. Аккуратно прикрывает калитку и смотрит на Татьяну светлыми, почти белыми глазами. Стоит и смотрит. А она, полная тоскливого ужаса, понимает, что убежать не получится. Рука нащупывает металлический стержень, сжимает. Мужчина неторопливо идет к ней, на ходу доставая из кармана… рука его застревает, он дергает ее, пытаясь вытащить нечто… и тут Татьяна, вскочив, бьет его железным стержнем — раз, другой… Она видит черную кровь на своем платье, на руках, деревянной дорожке… и кричит пронзительно и тонко…