Ритуал
Шрифт:
Она не могла произнести ни слова. Арман встал.
Сейчас? Прямо сейчас?
— Пойдем, — сказал он, и слова его упали, как занесенный топор.
Она поднялась, покорная, оцепеневшая под его взглядом. Так смотрел отец его, и дед его, и двести поколений…
Но зрение его помутилось.
Перед ним стояла девушка, жалкая и беспомощная. Лицо ее подернулось дымкой, но он ясно, яснее чем следовало, увидел ее ресницы, стрелочками слипшиеся от слез.
Проклятье.
Юта качнулась, заколебалась, растворилась в накатывающей мути,
Резко, невыносимо пахло цветами; комья катились и катились, большие, маленькие, пульсирующие; каждый оставлял в покрывавшей склон жиже неровную дорожку, и дорожки эти пересекались, сходились и расходились, и Арман не мог уже на это смотреть.
Двумя руками держа себя за горло, он опустился на каменный пол; Юта, придя в себя, стояла над ним — растерянная, испуганная, дрожащая.
Двести первый потомок никогда не сможет исполнить предначертанное. Род закончился бесславно, произведя на свет несомненного и презренного выродка.
V
Рождается месяц — изогнутый коготь
Первого в мире дракона.
Ночь ненасытна. Небо бездонно.
Надвигался шторм.
Весь день море колотилось о скалы, а под вечер стало тихо и душно, и даже на верхушке башни не чувствовалось ни дуновения. Затишье было нехорошим, многообещающим.
Арман сходил с ума.
Бледный до синевы, отощавший, исполненный едкой иронии, он восседал в кресле перед камином, забросив ноги в сапогах на захламленный стол, прикладывался к бутылке и вслух беседовал с самим собой. Юту, притаившуюся за дверью, бросало в жар от этой беседы.
— И явился на свет двести первый потомок! — провозглашал Арман, сдерживая дикий смех. — И остался в живых… И не подавился вином, вот… — он поднес горлышко к губам и сделал большой глоток, — и не свалился в море… И не окочурился ненароком, как это бывает с вы… выродками… И преуспел… преуспел в промысле, да в каком! Он проникся… преисполнился… возлюбил… голубую шляпку. Шляпку, да! Он задумал сам себя перехитрить… Явится, мол, дурень… недоумок, да… И освободит потомка от… от… Прокля-атье!
Скорчившись, Арман заколотил по столу кулаками. Юта, глядевшая в щелку двери, дрожала, но вот уже час не решалась уйти. Все, все давно стало ей понятно. История Ютиного похищения, лишившись недомолвок и прикрас, оказалась всего лишь глупой ошибкой.
— Он перехитрил себя! — орал Арман злобно. — Но судьбу… Не проведешь, ты… двести первый потомок!
Отчаяние Армана пугало Юту, что-то внутри нее сжималось болезненно, будто предчувствуя беду. Принцесса довольно быстро догадалась, что несчастье Армана связано с неким «промыслом», но что это значит, ведь драконы не занимаются ремеслом?
Юта вспомнила тот жуткий взгляд, который так напугал ее перед тем, как с Арманом случился странный припадок. Почему-то ей стало казаться, что «промысел»
Слово «промысел» встречалось в клинописных текстах, украшавших собой подземелье. Что оно означало? Как это связано с ее, Ютиной, судьбой?
— Потомок Сам-Ара! — выкрикивал Арман, захлебываясь вином. — Почему ты не околел в младенчестве? Почему ты дожил до сего дня, и до этой шляпки, и до этой принцессы?
Юта грызла пальцы.
— Ты думал… — голос Армана ослабел, — думал спрятаться за спину глупого освободителя с мечом… Спрятаться от долга… От чести… От славы… Думал откупиться, подонок…
На минуту он затих, ткнувшись лицом в ладони — Юта осторожно переступила с ноги на ногу. Будто почувствовав ее присутствие, Арман обернулся к двери. В желтом свете надвигающейся грозы Юта увидела его лицо.
Это было лицо глубоко страдающего человека.
Юта растрогалась. Растрогавшись, потеряла бдительность, слишком сильно налегла на дверь — та скрипнула и отворилась. Юта опоздала отскочить.
— А-а, — пробормотал Арман, ничуть не удивившись. — Вот она, жертва.
Он попытался встать. Отступая, Юта вытянула вперед руку, будто защищаясь, и пробормотала:
— Арм-Анн…
Он ощерился:
— Как-как? Что ты сказала, принцесса?
И прежде, чем Юта успела ответить, он дунул на нее.
Не дунул даже — дохнул, так драконы дышат огнем.
Арман забыл, что он пребывает в человеческом обличье. А может быть, от вина и переживаний оба его обличья полностью слились в его сознании.
Как бы то ни было, но Арман дохнул. В конец перепуганная Юта бросилась бежать. Арман, петляя, спотыкаясь и держась за стены, двинулся прочь.
Он был пьян, как никогда.
С третьего раза обернувшись-таки драконом, он шагом пробрался через тоннель и, только достигнув выхода, поднялся на крыло.
Вечер был воспаленный, кроваво-красный, абсолютно безветренный. Море глухо шумело; Армана бросило в сторону, он коснулся крылом воды и чуть не рухнул в волны, но в последний момент выровнялся, хоть и с трудом.
Быстро темнело. Немели крылья, голова шла кругом от выпитого, он никак не мог подняться повыше — тянуло вниз отяжелевшее брюхо. Море, которому полагалось быть внизу, норовило то подняться на дыбы, то опрокинуться набок. Замок то и дело лез в глаза, хотя Арман старательно поворачивался к нему хвостом.
Я трезв, грузно ворочалось у него в мозгу. Я вполне в состоянии… Проклятье!
Он снова зачерпнул воды и озлился, и эта злость помогла ему овладеть собой. Презирая себя и весь мир, он пустился прочь от берега и от замка, гонимый ненавистью и отчаянием.
Безветрие затягивалось. От горизонта наползали темные бесформенные груды, больше похожие на кучи чернозема, нежели просто на тучи. Армана мутило. Суетливо взмахивая сразу уставшими крыльями, он летел и летел, будто пытаясь убежать от себя.