Ритуальные грехи
Шрифт:
— Здесь не холодно, — мягко сказал он.
Рэйчел не ответила, потому что ее трясло, как в ознобе.
Внезапно он загасил сигарету. Затем лег на кровать, обнял Рэйчел и прижал к себе так сильно, что она вдруг почувствовала себя в полной безопасности.
И она заплакала.
Глава шестнадцатая
Он вел себя как последний негодяй, когда сообщил Рэйчел, что не даст ей спать. Правда, ни на что особое он не рассчитывал, к тому же, как только она начала плакать, стало совершенно
Плакать Рэйчел не умела. Очевидно, что в этом деле у нее тоже не хватало сноровки, да и презирала она его не меньше, чем секс. Она рыдала шумно, захлебываясь и всхлипывая, била кулаками Люка, пинала простыни. Он не обращал на борьбу Рэйчел никакого внимания; просто крепко обнял ее и держал, пока она бушевала, изливая потоки ярости. Она не сказала ничего вразумительного, и это тоже было понятно. Она не нуждалась в словах, паря где-то высоко, в одинокой обители боли, которую избегала долгие годы.
Вот так, продолжая плакать, она и заснула. Он и представить не мог, что женщина способна заснуть в таком состоянии. Время от времени одиночный всхлип сотрясал ее тело, а затем она опять погружалась в глубокий сон. Люк пытался ослабить объятия, но всякий раз Рэйчел снова начинала плакать, и в конце концов, он просто накрыл ее своим телом, одной рукой держа ее за руку, а другой поглаживая заплаканное лицо.
Он сделал именно то, что собирался сделать. Затащил ее в кровать и заставил кончить. Он низвел Рэйчел до своего уровня, обычного, человеческого уровня, разрушив все ее хваленые защитные барьеры.
Почему-то теперь эта идея перестала казаться Люку столь блестящей.
Во-первых, он до сих пор был на взводе. В прошлом Люк неплохо справлялся с уровнем своего возбуждения. А что ему оставалось делать? Откуда взяться в пустыне Нью Мексико бабенкам, не только охочим до плотских утех, но и умевшим держать язык за зубами? Он научился выжимать максимум удовольствия от каждого полового акта, чтобы впоследствии долгими месяцами не страдать от воздержания. На этот раз обычный метод не сработал. Во-первых, он не смог думать лишь о собственном удовольствии. С Рэйчел невозможно было сосредоточиться. В постели с женщиной Люк привык думать членом, а не мозгами, однако Рэйчел Коннери имела нехорошую особенность заставлять работать оба этих органа. Просто чудесно, что у него не было сердца, иначе девица постаралась бы запустить коготки и в него тоже.
Лишить ее привычных моральных устоев, наверное, тоже было не самой удачной идеей. Она было женщиной сложной, слишком рассудительной во благо себе, слишком ранимой во благо Люка. Он сторонился женщин такого типа. Он предпочитал смышленых бабенок, энергичных, дерзких, бойких на язык, умевших урвать от жизни то, что им по зубам. Еще ему нравились женщины милые, невинные и беспомощные, которые нуждались в поддержке и внимании. Рэйчел не относилась ни к одной из этих категорий. И чем изощренней становились планы Люка относительно ее устранения, тем сила ее становилась больше. И вот сейчас она лежала в его объятиях, обессиленная после любовных утех секса и слез, и даже не сознавала, насколько увеличилось ее влияние на жизнь Люка.
Да к черту деньги Стеллы, пускай нахальнай девица убирается вон из его жизни, из его мозгов, из его…
Она вздрогнула во сне, стараясь зарыться головой в плечо
Но этому не суждено было случиться. Жизнь не любит простых решений, и очутись они в стране Оз, там их ждала бы Стелла в образе злой колдуньи.
И снова шквал ветра ударил в стенку фургона, от чего кровать заходила ходуном. Рэйчел ничего не заметила, она погрузилась в глубокий сон. Кто знает, какие сны ей снились, и снились ли вообще? Как и бедная малышка Элли из сказки об Изумрудном городе, Рэйчел тоже не могла найти дорогу домой.
Что касается Люка, он прекрасно знал, кем бы стал в этой сказке. Безусловно, не бессердечным Железным Дровосеком. Он был Волшебником, ловким мошенником, с кучей пустых обещаний и цветистых фраз. Он не в силах был помочь ни Рэйчел, ни кому-либо другому. Рано или поздно он должен был исчезнуть, оставив за спиной нажитое нечестным путем добро.
Дождь немного утих, вместо прежнего потока воды слышался лишь легкий звук падавших на металлический корпус капель дождя. Снаружи, наверное, душно, как в бане, все укутал плотный туман. И все же ему нужно убраться как можно дальше от Рэйчел, прочь от ее цепких рук и длинных ног, прочь от сдавленных сонных всхлипов, прочь от ее желаний и надежд. Но больше всего ему нужно было бежать прочь от того, в чем нуждался он сам. Ему была нужна Рэйчел.
На этот раз, когда Люк освободился от Рэйчел, она не проснулась. Она пыталась удержать его, но он ухитрился выскользнуть из ее рук до того, как она поняла, что случилось. Сонно вздохнув, она снова упала на смятую постель, уткнувшись лицом в простыню.
Люк схватил пачку сигарет, застегнул джинсы и шагнул наружу в дождливый сумрак — без рубашки, босой, ничуть не боясь болотных тварей, готовых накинуться на него. Голодный крокодил был сейчас менее опасен для Люка, чем сонные объятия Рэйчел Коннери.
Моросил легкий дождик, больше похожий на влажный туман. Ему удалось зажечь сигарету, спрятав ее в ладонях, а потом Люк зашагал по тропинке, подальше от трейлера, скрытого старым домом, подальше от места, которое ненавидел.
И пошел туда, где ему хотелось быть меньше всего на свете.
Сарай развалился давно, больше десяти лет назад. Однажды Люк сам хотел его снести. Ему было тринадцать лет, он кипел от ярости и истекал кровью после очередных побоев Джексона. Тогда у него не хватило на это силенок, но ветер, влажный климат и болото со временем сделали свое дело. Сейчас сарай превратился в груду гнилых досок и балок. Его мать повесилась на одной из этих балок, и Люк был первым, кто ее обнаружил. В ту пору ему было восемь лет, и он уже знал, что убьет Джексона Берделла.
Старая ведьма Эстер говорила, что его мама останется призраком в этом старом сарае. Что она никогда не упокоется с миром, потому что совершила великий грех. Люку не довелось вбить эти слова обратно старухе в глотку, а сейчас это было уже неважно. Где бы ни находилась его мать, она уж точно не маялась призраком в сгнившем сарае. Он был уверен, что она где-то на небесах, в хорошем месте. Ведь должны же существовать покой и справедливость хоть для кого-то из близких ему людей.