Роберт Говард собрание сочинений в 8 томах - 1
Шрифт:
Первый помощник хмуро отозвался:
— Как окажемся на дне морском, болтать перестанем! Я слышал, нет там нашему брату успокоения…
— Выше голову, парни! Причал Казней — скверное место для швартовки, но мы покамест держим курс прочь! — заржал капитан и дружески ткнул Аллардайна кулаком в плечо. — Пора выпить за невесту! За невесту Джорджа и мою… да и вашу тоже, сто чертей мне в клотик! Х-ха, да вы гляньте! Малышка просто сомлела от радости…
Первый помощник вдруг вскинул голову:
— Тихо вы! Что это там наверху? Никак вскрикнул кто?
Пираты примолкли.
Капитан передернул могучими плечами и раздраженно бросил:
— Я ни черта не слышал. Аллардайн, сказано же тебе, кончай воду мутить.
— Точно, я слышал крик! А потом шум падающего тела! Парни, вы меня знаете, говорю вам, нынче ночью сама смерть вышла на охоту и бродит рядом в тумане!
— Слушай, — с холодным презрением сказал капитан, сбивая кинжалом горлышко винной бутылки, — в последнее время ты совсем превратился в мнительную бабу. Да в тебе скоро от мужика одни сапоги останутся. Вот я, например! Когда я чего боялся? Или о чем-то беспокоился?
— Нашел чем хвастаться, — не сдавался первый помощник. — Мало того, что ты сам всякий раз на рожон прешь, так еще за тобой по пятам тот двуногий волк день за днем мчится… Или ты уже забыл, что случилось два года тому назад?
Капитан надолго приложился к бутылке.
— Подумаешь! — фыркнул он наконец. — Мой след слишком долог и запутан даже для…
Тут на стол пала чья-то черная тень, и бутылка выскользнула из вмиг ослабевших пальцев пирата, разлетевшись на тысячи осколков. Видимо, уже зная, что он увидит, побледневший капитан медленно обернулся в полной тишине. Глаза всех присутствующих устремились к лестнице, что спускалась в погреб.
Никто не слышал ни скрипа петель, ни звуков открывающейся или закрывающейся двери. Но тем не менее на каменных ступенях стоял высокий мужчина, подобно смерти облаченный во все черное. Единственным ярким пятном на его одеянии был ярко-зеленый шелковый кушак. Из-под нахмуренных черных бровей в тени низко надвинутой фетровой шляпы, словно два осколка прозрачного хрусталя, льдисто блестели безжалостные зоркие глаза. В каждой руке человек в черном держал по тяжелому пистолету со взведенными курками.
Это был Соломон Кейн.
4
— Джонас Хардрейкер, даже и не думай пошевелиться. Сиди, где сидел Бен Аллардайн! А вы, Джордж Бануэй, Джон Харкер, Черный Майк, Том Бристолец, руки на стол! Тот, кто не хочет отправиться прямиком в ад, где вас ждут не дождутся, пусть лучше оставит в покое сабли и пистолеты. — Голос Соломона Кейна был лишен всякого выражения, но даже этим отъявленным негодяям и головорезам не пришло в голову усомниться в его словах. Так могла бы говорить сама смерть.
Из полутора дюжин человек, находившихся в погребе, никто не двинулся с места — два черных пистолета Кейна означали мгновенную смерть, по крайней мере, двоим из них. Никто не хотел умирать. И лишь первый помощник Аллардайн, звериное чутье которого не подвело пирата и на этот раз, побелев от страха, выдохнул:
—
Ледяной пламень глаз Кейна заставил его умолкнуть на полуслове.
— Да, Бен Аллардайн, — согласился пуританин. — Мы сталкивались с тобой в прежние времена, когда Береговое Братство еще не превратилось в свору насильников и вымогателей. И ты должен помнить мои разногласия с твоим прежним капитаном — на Тортуге и, позже, у мыса Горн. И помнишь, к чему это привело. Это был законченный негодяй, и душе его, вне всякого сомнения, воздается по заслугам в аду, куда препроводила его моя мушкетная пуля.
Прав ты и насчет моего умения подкрадываться. Что же, мне действительно некоторое время довелось пожить в Дариенне и в определенной степени приобщиться к науке скрытного передвижения. Но вынужден тебя разочаровать: к вашему брату пирату не сумеет подкрасться незамеченным лишь младенец. Те, что караулили снаружи, попросту не заметили меня в тумане, а тот морской волк, что с взведенным мушкетом и саблей наголо сторожил дверь в это логово, не замечал меня до тех пор, пока я не перерезал ему горло. Впрочем, его кончина была быстрой и относительно безболезненной. Он только разок взвизгнул…
Капитан Хардрейкер разразился потоком отборного сквернословия, а потом спросил:
— Чего тебе здесь надо, будь ты проклят?!
Соломон Кейн устремил на него взгляд, от которого в жилах стыла кровь. Взгляд этот не оставлял ни малейшего сомнения в судьбе пирата.
— Как мы только что выяснили, кое-кто из твоего экипажа, Джонас Хардрейкер, известный также под кличкой Скопа, помнит меня по прежним временам. — Пуританин по-прежнему сохранял невозмутимость, но тем не менее в голосе его слышалась подлинная страсть. — Да и тебе прекрасно известно, зачем я последовал за тобой с Гривы в Португалию, а оттуда — в Англию.
Два года назад в Карибском море ты взял на абордаж клиппер под названием «Летучее Сердце», шедший из Дувра… На его борту была некая юная леди, дочь… впрочем, это уже неважно. Я уверен, что ты хорошо помнишь ее. Случилось так, что ее пожилой отец был моим близким другом, и я знал эту леди еще очаровательным ребенком… Этому прекрасному созданию было суждено вырасти красавицей и погибнуть во цвете лет в твоих грязных лапах, похотливое животное!
После того как ты перебил весь экипаж и пассажиров несчастного судна, девушка стала твоей добычей и вскорости умерла. Смерть проявила к ней больше милосердия, чем ты. Узнав о ее судьбе, мой добрый друг повредился рассудком и через несколько месяцев присоединился к ней на небесах. Братьев у нее не было — только немощный отец. Некому было отомстить за нее…