Робин Гуд с оптическим прицелом. Дилогия
Шрифт:
Да это папа Хэб вернулся. Видимо, решив, что он не готов потерять сына второй раз, наш бравый атаман воротился на поле боя, броском дубины нокаутировал моего киллера и теперь активно принимал участие в потасовке, увлеченно отмахиваясь мечом от наседавшего на него деятеля в кольчуге. Ну, держись, папаша. Сейчас я его…
Расстояние в двадцать метров для Bear Attack – детская забава. Я выбрал стрелу с бронебойным наконечником и аккуратно вогнал ее противнику Джильберта под мышку. Похоже, что вовремя, а то папа явно проигрывал поединок.
Потеряв пятьдесят процентов личного состава, вооруженные
Как бы там ни было, а крещение кровью я выдержал с честью. И теперь чувствую себя в лесу относительно спокойно. Ну, конечно, не очень спокойно. И очень относительно…
Дело в том, что почти все местные, включая половину наших ухорезов, свято убеждены: сын Джильберта Хэба продал свою душу дьяволу. Потому и жив остался после близкого знакомства с виселицей. А вдобавок к жизни дьявол пожертвовал своему новому адепту свое ребро, из которого тот и смастерил себе лук. И теперь он, то есть я, никогда не промахиваюсь и вообще ничего не боюсь, но вот однажды наступит день расплаты, и дьявол лично уволочет меня в ад. А уж там мне все припомнят.
Эту историю со всеми животрепещущими подробностями поведала мне одной из ночей рыжая Альгейда, прибавив от себя, что она об этом сразу догадалась, по перстню. Перстенек был и в самом деле странноватый для здешних мест: литая серебряная «гайка» изрядных габаритов с пиратским символом. Череп да кости. Плюс чернение в нужных местах. Подарил мне ее один классный мужик в Бендерах, с тех пор я его и не снимал. А вот теперь Альгейда использует его в качестве талисмана. Кое-как она растолковала мне, что когда дьявол придет за мной, она покажет ему перстень, возьмет мой лук, прикинется мной и пойдет в ад, а я останусь здесь и буду продолжать убивать гадов…
Услыхав такое признание, я с трудом удержался от смеха, а потом мысленно поблагодарил здешние темные ночи и прижал наивную и трогательную малышку к себе. Ведь она все говорит искренне. Бедная девочка! Как же надо ненавидеть, чтобы даже ада не бояться?! На все согласна, лишь бы этим было похуже! Ну, гадье, доведшее пацанку до такого, держитесь. Я вам устрою похохотать на тему «Робин Гуд и молодцы из зеленого леса», «Песнь о Гайавате» и романы Фенимора Купера. Вы у меня еще попляшете!..
Глава 5
Об уставе внутренней и караульной службы и том, что служба – не мед
Выражаясь высоким штилем: «Неладно что-то в Датском королевстве». А по-простому и не очень выражаясь: задолбал меня бардак в разбойничьем лагере! Задолбал, задолбал и еще раз задолбал!!!
Не далее как сегодняшним утром, я, выпутавшись из объятий сна и рыжей Альгейды, отправился в кусты… э-э-э… на утренний променад. Вообще-то я очень спешил, сгорая от желания совершить его побыстрее, но то, что я увидел, заставило меня забыть обо всем, в том числе и о цели посещения кустов.
Наш часовой, бывший мельник, а ныне вольный бродяга Скателок, безмятежно дрых, уютно примостившись у корней громадного дуба. Он устроил голову на тетиву лука, который крепко упер в землю. Чтобы лоб не резала тетива, Скателок опустил пониже свой капюшон и подложил до кучи оперенья пяти стрел. С комфортом устроился, сука!
В один момент у меня в башке промелькнула история гибели моего клона-предшественника – настоящего Робера. Недавно мне ее поведали в десятке различных вариантов, и, сравнив услышанное, я смог докопаться до сути.
Наши партизаны, страшно вращая глазами и раздувая щеки, повествовали о жуткой битве, в которой они совершали чудеса храбрости, валили врагов пачками, возили трупы тачками и тому подобную лабудень. А все было просто и незатейливо как народная узбекская песня. Хындыр-мындыр-лапупындыр, мля! Отряд после очередного «геройского дела» – нечто вроде налета на купеческий караван – перепился до состояния полного изумления. Разумеется, ни о каких постах и караулах и речи не шло. Полумертвый от количества выпитого папа Хэб, прежде чем вырубиться окончательно, успел вроде ткнуть пальцем в парочку «махновцев» и даже буркнул им что-то, типа: «Ты и ты – в караул!», но кого б это трогало?! В результате, когда на поляну с топотом и свистом вылетел отряд карателей из ближайшего манора (Ума не приложу: что это за штука – «манор»?), в нашем отряде не было ни одного не то что готового к бою человека, а бодрствующего-то никого не было!
Короче, их должны были повязать тепленькими, и обязательно повязали бы, но тут в игру вмешался Робер. То ли ему не пошло впрок количество выпитого, то ли он съел что-то не то, но в момент лихого налета карателей он мирно блевал в кустах. Откуда и наблюдал все разворачивающееся перед ним действо. Оценив масштаб поражения, он, отдадим должное его храбрости, не сдернул в безопасном направлении, а дотянулся до лука с колчаном и попытался переломить ход матча в пользу команды хозяев.
Первой же стрелой он вывел из строя какого-то местного крутого бойца, второй – чуть не отправил на тот свет представителя местной власти. Прибывшим тут же стало не до пьяных партизан, и они занялись сынишкой папаши Хэба вплотную. После получасовой перестрелки и получасовой же беготни по лесу Робер был захвачен живым, хотя и несколько помятым.
Только после этого каратели вспомнили, зачем, собственно, они явились в лес. Но на поляне их уже никто не ждал: партизанская пьянь расползлась по щелям, как тараканы, и найти их не представлялось возможным. Операция по ликвидации отряда «зеленых братьев» была с блеском провалена, и карателям не оставалось ничего другого, как удовольствоваться единственным пленным. Парня с помпой доставили в ближайший город с удивительным названием Нутыхам. Не уверен, что это – правильное название, но в произношении папаши Хэба и его сподвижников оно звучит именно так. В Нутыхаме бедолагу здорово пытали, судили, а потом отвезли в родную деревушку и повесили при всем честном народе.