Робинзонетта
Шрифт:
– Знаешь что, моя дорогая? – сказала ей матушка Бюрель. – Ты все-таки можешь надеяться стать владетельницей твоей башни.
– Как же это?
– Оказалось, что зять господина Гюро, по-видимому, растратил все свое имущество, и не только свое, а еще даже и чужое, потому что полиция явилась за ним к его жене. Он замешан – и Грибью вместе с ним – в каких-то мошеннических делах. Его ищут… Он еще не задержан, но все погибло, все! У Жюли ничего не осталось. Она уехала, не сказав куда. Все их имущество опечатано…
– Бедняжка! – вздохнула Робинзонетта.
Шесть
– Присуждено вдове Бюрель!
Присутствующие захлопали в ладоши и закричали: «Да здравствует Робинзонетта!»
На следующей неделе Пьер Бюрель должен был явиться в суд в качестве свидетеля по очень важному делу. На скамье подсудимых сидел зять господина Гюро, а рядом с ним – Грибью, его слуга и соучастник. Пьера вызвали вместе с другими жителями деревни, чтобы получить некоторые сведения относительно прошлого слуги ростовщика. Глупый Грибью, очевидно, с отчаяния, стал нагло хвастать, как ловко ему в свое время удалось устроить так, что Пьера заподозрили в краже. Выудив все необходимые сведения у доверчивого Пьера, он незаметно проскользнул в мастерскую бочара и совершил тот самый проступок, который приписали Пьеру.
Его присудили к тюремному заключению на пять лет, его господина – на семь.
С тех пор в деревне никто больше ничего не слышал о них.
Что касается мадемуазель Жюли, то она не явилась в суд, хотя и была вызвана в качестве свидетельницы. Впоследствии о ней также не было ни слуху, ни духу.
Только несколько лет спустя один деревенский парень, который служил солдатом в Марселе, рассказывал, будто бы видел Жюли, бедно и неряшливо одетую; она несла в руках корзину с бутылками и стаканами: несчастная на пристани продавала водку матросам…
5. Заключение
Наступила осень. Прошло уже почти два года с тех пор, как развалины были присуждены вдове Бюрель, и Робинзонетта смогла вступить в полное владение башней и ее ближайшими окрестностями; благодаря ее заботам и трудам развалины превратились в живописно расположенное, утопающее в зелени прелестное маленькое имение.
В марте Мари уже исполнилось восемнадцать лет. Все единодушно считали ее прекраснейшей девушкой в деревне.
Уже целый год она жила в башне не одна.
– Вам бы следовало переселиться ко мне, – сказала она однажды мамаше Бюрель, – пока я бегаю по своим торговым делам, закупать и продавать, в доме не хватает присутствия хозяйки. Перебирайтесь ко мне; все расходы пополам; может быть, вы будете зарабатывать не меньше, чем у господина Мишо. Я уже говорила с ним об этом, и он сказал, что это прекрасная мысль.
Матушка Бюрель с благодарностью приняла это предложение.
Трудолюбивый и набравшийся опыта в сельском хозяйстве Пьер, образцовое поведение которого все хвалили, остался на службе у почтенного фермера. Господин Мишо хранил у себя кругленькую сумму денег, скопленную его молодым работником. По старой привычке все праздничные и воскресные дни Пьер проводил в башне.
В середине августа Пьер, который, если того требовало дело, не берег себя и уже несколько дней плохо чувствовал себя вследствие простуды, сильно захворал. Приступ лихорадки заставил его лечь в постель; это случилось как раз в один из дней, когда он находился в башне. В продолжение целой недели его состояние было крайне тяжелым; даже доктор не мог сказать ничего определенного… По счастью, рядом были две женщины, окружившие его любовью и заботой.
Наконец сильная и здоровая натура парня одержала победу. Через несколько дней после выздоровления он собрался вернуться к своему хозяину.
– Еще неделю, – посоветовала Мари, боявшаяся, что болезнь может вернуться.
Пьер не возражал. Прошла неделя; чувствуя, что силы полностью вернулись к нему, он опять заговорил о том, чтобы покинуть башню.
– Нет, – сказала Мари, – твоя мать и я, мы уже составили план путешествия, которое не сможем совершить, если кто-нибудь не останется сторожить дом вместо нас. Такой случай может больше никогда нам не представиться!
– Куда же вы собираетесь? – спросил Пьер.
– Уже давно, – ответила Мари, – мне очень хочется побывать на моей родине. Твоя мать охотно согласилась проводить меня. Я рассчитываю, что это будет делом четырех дней. Мы выедем в субботу, то есть завтра утром. Вечером приедем на место и проведем там воскресенье; в понедельник мы приедем в город, где и остановимся, так как я хочу еще раз взглянуть на те места, где жила; кроме того, мне нужно сделать кое-какие покупки; во вторник около полудня мы вернемся, и тогда ты можешь возвратиться к господину Мишо.
– Хорошо, – согласился Пьер, – поезжайте, а я останусь сторожить дом.
На следующий день Пьер проводил путешественниц и остался в башне. Время тянулось ужасно медленно; казалось, желанный вторник никогда не наступит…
В воскресенье, около четырех часов господин Мишо, возвращаясь из деревни, взобрался на развалины. Он застал Пьера с засученными рукавами, вооруженного пилами, молотками, топорами: он рубил колья, строгал планки, пилил и выравнивал доски.
– Боже мой, как ты усердно работаешь! – похвалил юношу фермер.
– Понимаете, – весело ответил Пьер, – я хочу сделать ей сюрприз. Она уже давно жаловалась, что ее голубятня неудобна. Кроме того, мне обещали дать пару чудных белых голубей-павлинов, у которых хвост распускается колесом; я принесу их и помещу с другими в новую голубятню; это доставит ей двойное удовольствие.
– Да, да, я понимаю! – сказал фермер с многозначительной улыбкой. – Но знаешь, что мне сказали про нее внизу, в деревне?
– Что же, хозяин?
– Что Мари отправилась на родину не просто так, а чтобы привезти бумаги, в которых, очень может быть, она будет нуждаться в один прекрасный день на будущий год. Для чего? Это каждый может легко предсказать.
– Для чего же? – спросил Пьер, изумленно глядя на господина Мишо.
– Ну, ну, не притворяйся ребенком! В начале следующего года ты должен, в соответствии с требованиями закона, тянуть жребий – на службу в армии. Но как единственный сын вдовы ты освобожден от воинской повинности. Следовательно… Ну вот, теперь ты краснеешь!.. Разве люди, которых это совсем не касается, сами по себе стали бы говорить о ваших намерениях?
– Уверяю вас, хозяин, с моей стороны не было сказано ни слова! – взволнованно сказал Пьер.