Робкое дыхание

Мэримонт Лесли

Глаза ее заволокло туманом при воспоминании о том, как свершились ее чудесные романтические мечты.

– Иви!

Нетерпеливый оклик словно выдернул ее из теплых снов на холод действительности. Голубые глаза яростно сверкали перед ее размытым взором.

– Ч-что?

– О Господи! – мрачно пробормотал Георгос.

– Вам надо подписать брачное свидетельство, госпожа Павлиди, – проговорил рядом с ней учтивый мужской голос. – Все уже подготовлено в кабинете вашего мужа.

Она поглядела через плечо на чисто выбритое приветливое лицо Яниса Филикидиса. Ему за тридцать, и он настолько

же ярко выраженный блондин, насколько Георгос – брюнет. Примерно в одно и то же время оба они возглавили свои семейные фирмы. Знали они друг друга еще со школы, и оба отлично учились. Но Янис не отличался ни жесткой деловой хваткой Георгоса, ни его характером. Он был очаровательный, но, как подозревала Иви, немного слабый человек.

Тем не менее приятно было почувствовать на своем плече дружескую ласковую руку. Иви нравилось, как Янис смотрел на нее – с восхищением и уважением. Не то что мнимый супруг, в глазах которого не было ничего, кроме плохо скрытого раздражения.

– Веди-ка лучше ее ты, Янис, – сказал Георгос, насмешливо скривив губы. – Ты, похоже, нашел нужный подход. А ты, мама, помоги Эмилии с закусками, пока мы разделаемся с бумагами. Рита! Вы пойдете с нами, будете свидетельницей... – И зашагал к двери, не удостоив их взглядом.

– Есть, командир! – Рита отсалютовала удаляющейся спине Георгоса.

Иви не удержалась от смешка.

– Учитесь у Риты, – прошептал Янис, ведя ее вслед за секретаршей. – Георгос вас не достанет, если вы этого ему не позволите, Иви.

Она подняла на него изумленный взгляд.

– Но вы же лучше всех знаете, что это не настоящий брак. Мы с Георгосом разведемся сразу после рождения ребенка.

– Это вы сейчас так думаете, не сомневаюсь, но Георгос достаточно привлекательный мужчина. Что, если вы его полюбите? Если он решит, что супруга с вашей внешностью – именно то, что доктор прописал?

Она в недоумении остановилась перед кабинетом и уставилась на Яниса, даже не услышав его последнего замечания, так ее поразило его нелепое предположение, что она может полюбить младшего брата своего Леонидаса.

– Я никогда не полюблю Георгоса, никогда!

Янис вдруг нахмурился, устремив взгляд через ее плечо, и, обернувшись, она увидела Георгоса. У него было каменное лицо.

– Как ты думаешь, долго можно тянуть с таким простым делом? – рявкнул он.

– Само собой, – спокойно согласился Янис и жестом пригласил Иви пройти в комнату.

Она заколебалась, раздираемая чувством неловкости и вины. Но почему ей неловко оттого, что ее услышал Георгос? Ведь они уже об этом говорили, и, хотя она допускает, что в каком-то отдаленном будущем снова полюбит, мужчина тот никогда не будет похож на Георгоса. Ее внимание сможет привлечь человек, который даст ей почувствовать, что она хороша, что она особенная, а не тупица и мямля.

– Иви, – пробормотал Янис, подталкивая ее в кабинет.

Пока она шла по узорчатому богатому ковру к огромному дубовому столу, ее догнали воспоминания, напомнив, как впервые предстала она перед этим столом.

Это случилось на следующий день после похорон Леонидаса, в сырое ветреное августовское утро. Она лежала в постели, не имея сил встать. Лежала и слушала, как хлещет в окно дождь, когда в комнату постучала

Эмилия и сказала, что Георгос хочет видеть ее у себя в кабинете, когда она встанет.

Смущение и чувство вины заставили ее мигом вскочить с кровати – не дай Бог, брат Леонидаса подумает, что она собирается быть иждивенкой в этом доме. Поспешно приняв душ, она натянула джинсы и персиковый свитер, несколько раз торопливо махнула щеткой по своим длинным волосам, заплела их в толстую косу и буквально слетела вниз по ступенькам – через десять минут после появления Эмилии в ее спальне.

Робко-робко постучала она в дверь кабинета и в ответ услышала далеко не робкое «войдите» . Предварительно вздохнув, чтобы успокоиться, она вошла в комнату и осторожно закрыла за собой дверь. Преодолевая гигантский ковер, она беспокойно оглядывалась по сторонам: комната подавляла так же, как и ее хозяин. Обшитые деревом стены, множество книжных шкафов с увесистыми томами, темные портьеры на окнах, почти не пропускающие дневного света. Очень неприветливая комната.

Георгос поднял взгляд от бумаг и откинулся в кресле. Лицо его, выйдя из круга света, падавшего от настольной лампы, и оказавшись в тени, стало более злым, чем обычно.

– Возьмите стул, Иви, – велел он. – Нам надо кое-что обсудить.

– Об... судить?

Он вздохнул.

– Может, будет лучше, если вы сядете и выслушаете меня?

Иви полностью с ним согласилась, презирая свое беспрестанное заикание. Она не могла понять, почему он так на нее действует. Никогда в жизни она не защищалась. Правда, никогда и не сталкивалась с кем-нибудь, похожим на Георгоса.

Она устроилась на краешке большого кожаного кресла, радуясь, что можно помолчать.

– Извините, что потревожил вас в вашем горе. – В резком голосе не было и нотки вины, он даже не смотрел на нее, уткнувшись в какие-то бумаги на столе. – Но есть некоторые вопросы юридического характера, о которых я обязан вас уведомить. По завещанию Леонидаса, сделанному, к сожалению, несколько лет назад, все остается его жене, которая даже не потрудилась прийти на его похороны. – Он поднял глаза и посмотрел на Иви долгим жестким взглядом. – Хотя, возможно, она предпочла не показываться. – Он еле слышно вздохнул. – Как бы там ни было, Леонидас оставил ей все свое имущество, в том числе дом, где они жили и где теперь живет она, а также все, что имеется в этом доме, а также третью часть своего пая в нашем деле. Общая стоимость наследуемого около пятнадцати миллионов долларов.

Иви только ахнула. Так Леонидас был миллионером? Все то время, что она была с ним знакома, он не покупал никакой одежды, сам выращивал овощи, пилил на дрова сухие деревья. Тратил деньги он только на покупку всего необходимого для живописи. Она придумала даже такую игру – что он станет делать с деньгами, когда его признают как художника. Теперь она поняла, почему он не принимал ее игру и говорил, что деньги не приносят счастья. И пусть она никогда не верит, что они могут его дать.

– Мой поверенный проинформировал меня, – продолжал Георгос, – что вы можете опротестовать завещание на том основании, что не менее шести месяцев до его смерти проживали совместно с ним в качестве гражданской жены и ожидаете от него ребенка.