Роботы божьи

Марьяшин Сергей

– Неважно, - прошелестел Егор мертвым голосом.
– У нас есть еще... лет тридцать. Одно поколение. Зачем мы им? Что им от нас... нужно?

Репес задумался. Он сложил руки на животе и принялся шевелить большими пальцами, вращая их друг вокруг друга. Скосив глаза, Егор внимательно смотрел на мелькающие пальцы, подобно электрическому коту, неотрывно следящему за прыгающей по стене точкой лазерного луча. Наконец, священник заговорил.

– Это сложный вопрос. Боюсь, он не имеет ответа, доступного человеческому пониманию. Наш ум - это операционная система для управления телом, не более. Он не предназначен для абстрактных наук и понимания философских вопросов: о смысле жизни, Хозяевах, природе самосознания, источнике явленного мира и тому подобных. На это его

ресурсов едва хватает. Использовать ум для попыток понять такие вещи - значит, напрасно сжигать психическую энергию. Раньше говорили: "это все равно, что топить печь ассигнациями".

Что такое печь, Егор знал - он не раз видел их в играх.

– Что такое ас... сигнации?

– Бумажные деньги, - сказал священник и, увидев непонимающий взгяд Егора, пояснил: - Твердая копия денег.

Егор понимающе кивнул, хотя ничего не понял. Кажется, Мишка Сурмилов однажды упоминал, что в его время в ходу были твердые копии денег: бумажные эквиваленты настоящих, виртуальных денег. Должно быть, это их Репес назвал странным словом "ассигнации".

В отсталой Дубне деньгами служили нелегально выпущенные таблетки от депрессии. Сначала это казалось Егору нелепостью, но сейчас он оценил местный подход. В городе, все жители которого психически угнетены, именно таблетки счастья должны служить основной валютой. Деньги как эквивалент счастья, или хотя бы покоя - это ли не лучшее воплощение самой идеи денег как универсальной меры всех благ? Интересно, сколько материальных или духовных ценностей в форме двух драже он только что проглотил?

Репес что-то говорил, но Егор не понимал его. Дурозепам воздвиг на пути объяснений непреодолимый барьер. И все же, несмотря на лекарственную интоксикацию и вынесенный Репесом приговор познавательной способности человеческого ума, Егор упрямо желал знать о мотивах Хозяев все.

– Они нам враги?
– спросил он равнодушным голосом.

Репес издал нервный смешок.

– Ты враг домовому автомату биопасты? Или своему планшету, на котором сочиняешь речи для роботов? Когда он надоест тебе или выйдет из строя, ты выбросишь его и купишь новый. Делает ли это тебя его врагом?

Егор задумался. Бесполезно, все попытки мыслить напоминали тщетное карабканье на скользкую стеклянную стену. Он потряс головой. Движение немедленно отозвалось ломотой в висках и затылке. Егор наклонился вперед, осторожно подпер голову ладонями и постарался замереть неподвижно.

– Что мы можем знать о них и о реальности, в которой они существуют?!
– возбужденно спросил Репес, всплеснув руками.
– Их мир непостижим для нас. Что может знать примитивный заводской автомат, привинчивающий мотор к лодке, о скорости, ветре, о брызгах в лицо? Мы как этот автомат - делаем, что велят, не понимая смысла своих действий. Только, в отличие от автомата, мы запрограммированы воображать, будто понимаем и делаем именно то, что сами хотим!

Принятые таблетки подавляли умственные способности, зато стимулировали зрительные образы. Егор живо представил конвейер с корпусами лодок и ловкие механические руки, устанавливающие на них моторы. Он будто наяву увидел снопы искр от электросварки и почувствовал запахи цеха: горячей окалины, новой краски и машинного масла.

– Я много лет размышлял над вопросами, которые ты задаешь, - продолжал Репес.
– И пришел вот к какому выводу: Хозяев нужно воспринимать метафорически, не буквально. Если ты будешь думать, что человеческая раса принадлежит покрытым пухом мячикам, ты сойдешь с ума. Думай о них как о символе. Символе стоящей за ними огромной и непостижимой силы.

– Метафорически?
– озадаченно спросил Егор.

Репес понимающе улыбнулся.

– Через пару часов действие таблеток пройдет и твой ум вернется на место. А пока послушай-ка, что я скажу. Чтобы тебе стало окончательно ясно насчет их мотивов - и нашей неспособности их понять. Представь птицеводческую фабрику. Миллионы кур и персонал в белых халатах. Мягкий свет, свежая вода и корм в кормушках, круглые сутки играет музыка Гайдна...

– Зачем музыка?

– Это современная

фабрика! Считается, что куры лучше набирают вес под классическую музыку. И вот, среди огромной куриной массы появляются несколько прозревших птиц, - этакие куриные философы, - которые вдруг догадываются, что люди имеют к происходящему какое-то отношение. К свету, появлению корма и воды в поилках... к Гайдну, от которого кур уже тошнит, но они не могут ничего с ним поделать. Их озаряет: люди, которых они изредка видят в проходах между клетками, возможно, разумны и строят на них - кур - какие-то планы. Возможно, зловещие. И куры начинают размышлять, в чем эти планы могут состоять. В точности, как мы сейчас. Не только мы: высшие функционеры Гулла находятся в таком же положении. Мы, люди, подобно этим несчастным курам, можем лишь гадать, что им от нас надо. Но вернемся к нашим философам. Подумав, они решают - нет, все-таки люди не разумны, иначе они стремились бы захватить птицеферму: клети, воду и корм в кормушках. Это же ресурсы, правильно? Жизненно важные ресурсы, территория и еда. Если люди не стремятся их захватить, значит, они неразумны. Именно это я и имею в виду, когда утверждаю, что Хозяева неразумны. Им не нужно ничего из того, что мы столь высоко ценим. Им не нужны наша нефть и другие ископаемые, биоресурсы мирового океана, вода и почва, воздух. И мы, сами по себе, им не нужны. Они используют нас как орудие, которое можно заменить. Орудие неизвестного предназначения.

Репес замолчал, потирая лысину. Егор и Наташа смотрели на него в напряженном ожидании.

– Высшие существа лишены всякого разума в человеческом понимании. Возможно, они лишены даже самоосознания и сознания, что для нас непостижимо. Мы не можем утверждать, что они невообразимо превосходят нас в чем-то, обладают сверхспособностями или возможностями за гранью доступных человеку. Скорее, они лишены даже тех способностей, которыми располагает человек. И тем не менее, они являются высшими существами по отношению к человеку - со всеми вытекающими последствиями. Нам этого никогда не понять.

– Ккак они могут быть выше вас, если слепы и неразумны?
– удивилась Наташа.

– Так устроен мир, - ответил ей священник, страдальчески улыбаясь.
– Наш мир - воздвигнутая ими декорация. Все попытки понять его в итоге приводят нас к Хозяевам. В точности как кур в курятнике. Хозяева - это альфа и омега, предел нашего познания.

– Не понимаю, - сказал Егор обиженно.
– Я помню свой детский сон. Они казались такими... добрыми. От них будто исходила любовь. А вы говорите, что они собрались уничтожить нас и заменить ими, - он кивнул на Наташу, разом поникшую после его слов.

– Кажется, что они благожелательно настроены по отношению к детям и жестоки к взрослым. Тебе это ничего не напоминает?

Егор энергично помотал головой, тут же скривившись от боли в затылке.

– Это потому, что ты горожанин. Тебе не понять психологию древнего крестьянина, который разводил домашнюю живность: всех этих телят, козочек, ягнят и гусят. Ласкал и лелеял их, чтобы в будущем хладнокровно зарезать.

Егор заплакал. Крупные слезы катились по его щекам, но он не замечал их, уставившись в бесконечность остекленевшим взглядом. Наташа осторожно, чтобы не спугнуть его, промокала слезы кончиком прозрачного одеяла. Ее глаза заблестели; кажется, она тоже собралась разреветься.

Священник терпеливо ждал, когда оба успокоятся. Чтобы не терять времени зря, он опять достал свой коммуниктор и попробовал вызвать Нину. Снова не вышло.

– Что же теперь делать?..
– спросила Наташа, всхлипнув.

– Ничего нельзя сделать.

– Но вы можете бороться... Есть же государство! Если правительство узнает о Хозяевах, оно примет меры...

Репес с грустью покачал головой.

– Мы биологические машины. Нужно принять это и смириться. Мы не можем восстать. Они превосходят нас, как мы превосходим мертвые камни. Они субъект, а мы - объекты их манипуляций. Возможно, мы - нечто совершенно незначительное, наподобие расходного раствора в их экспериментальной лаборатории. Как раствор может восстать?