Род-Айленд блюз
Шрифт:
Сначала я никак не могла сообразить, как им удалось меня найти. После полета я обычно плохо соображаю. Правда, я сказала своей приятельнице Энни, куда лечу, но она бы никому меня не выдала; живущему надо мной дизайнеру я оставила ключ от моей квартиры, чтобы выпускал кота, но ему я просто сказала, что еду навестить заболевшую родственницу, и никаких подробностей. И вдруг я вспомнила, что мы с Фелисити в последнее время оставляли друг другу сообщения на автоответчике, скотина Красснер наверняка их прослушал и пустил по следу своих людей. Киношники, если им что-то понадобилось, ни перед чем не остановятся. Подкупят операторов телефонной сети и компьютерных взломщиков, выудят все мыслимые и немыслимые гадости о ком угодно. Защищая свое право развлекать публику и зарабатывать деньги — что в сущности одно и то же, — они не знают жалости. Может быть, Красснер пробыл какое-то время в моей квартире
Я слегка приободрилась. Мне нравился прозрачный воздух и леса, оленьи клещи держались на почтительном расстоянии от дома, у Фелисити было хорошее настроение, Джой была забавная, мы провели славное утро в “Золотой чаше”, мир Сохо казался таким далеким, в него совсем не хотелось возвращаться, пусть даже тебе предоставили “конкорд” и осыпали кучей полагающихся его пассажиру подарков в изумительных кожаных футлярах, которые никому не нужны. Фелисити была в восторге от “Золотой чаши”: нам показали великолепную библиотеку, сверкающие чистотой кухни, где готовилась только самая лучшая и самая свежая еда, никаких полуфабрикатов быстрого приготовления нет и в помине; показали столовую, где обитатели могут есть в одиночестве за маленькими круглыми столиками на одного, хотя сестра Доун этого не одобряла: общение во время приема пищи благотворно влияет на процесс пищеварения; показали элегантные гостиные для совместного проведения досуга, флигель для нуждающихся в уходе, где не было ни одного пациента; познакомили со штатом, все были жизнерадостные, энергичные и приветливые; познакомили с доктором философии, хотя глаза у него были тусклые и говорил он только о том, в каком состоянии находится площадка для игры в гольф. Нам сказали, что если Фелисити хочет, она может привезти свою собственную мебель, хотя обычно друзья по чаше предпочитают расстаться с материальными свидетелями прошлого, чтобы полнее раствориться в настоящем. Она будет жить почти так, как жила дома. По коридору мимо нас шли люди с доброжелательным, осмысленным выражением на лицах, лишь несколько из них двигались в ходунках, а два-три пожилых джентльмена посмотрели на Фелисити очень внимательно, даже оглянулись. Она была очень довольна. Что ж, в царстве слепых и одноглазый — король, а в таком маленьком государстве, как “Золотая чаша”, у Фелисити окажется целая свита поклонников, где бы она их нашла, продолжай жить среди людей моложе себя. Мы заглянули в зимний сад, где проходил сеанс духовной подпитки, и несколько минут послушали — ведь душа так же нуждается в пище, как и тело, считает доктор Джозеф Грепалли, с которым мы имели честь познакомиться лично в его поистине великолепном кабинете. Его комнаты находятся над портиком, это единственное помещение в “Золотой чаше”, куда надо подниматься по лестнице. Широкие окна смотрят на длинный прямоугольный пруд с лилиями. В шкафу ученые книги.
— Мадам, мы должны благодарить счастливый случай, — говорил доктор Грепалли, обращаясь к Фелисити. — Наш проспект кладут в ваш почтовый ящик в тот самый день, когда ваша внучка прилетела из Лондона; вы принимаете решение начать новую жизнь среди людей, близких вам по духу, а наш новый “Атлантический люкс”, в который мы превратили одну из наших библиотек, готов принять того, кто захочет в нем жить. Мне кажется, все это добрые знаки. Сестра Доун, вероятно, сообщила вам, что у нас длинный список желающих стать членами нашей маленькой общины, но если вы будете любезны заполнить анкету, мы постараемся оказать вам содействие и не позже чем через две недели известим о нашем решении.
Привлекательный мужчина, даже я это признала, с живыми блестящими глазами, крепким подбородком, склонный к полноте. Мне нравятся мужчины в теле типа Стэнли Кубрика. Если честно, доктор Грепалли напомнил мне это чудовище — Красснера. Вспоминая тот вечер, я не могу понять, почему я тогда не легла с ним в свою собственную кровать. Мой последний роман кончился полгода назад — так, коротенькая связь. На мою бабушку Фелисити доктор Грепалли явно произвел сильное впечатление. Морщинистые веки опустились, полуприкрыв все еще яркие большие глаза. Ресницы — вы только представьте! — трепетали, она то и дело облизывала язычком губы и сидела, сцепив руки сзади на шее. Она не прочла ни одной из того множества книг о языке тела, которые прочла я, не слышала режиссеров, которые все называют своими именами, иначе не позволила бы себе сидеть в такой позе. С ума сойти, ей восемьдесят пять, она на сорок лет старше его.
Из бокового окна кабинета доктора Грепалли было видно длинное низкое здание, оно стояло чуть поодаль от центральной виллы. Туда нас не водили на экскурсию. Пока я разглядывала здание, подъехала карета “Скорой помощи” и внутрь вошли двое мужчин с каталкой, а на улицу вышли две санитарки: химические блондинки, грубые, крикливые, в “Золотой чаше” таких не встретишь, зато во всех других домах для престарелых их полно. Доктор Грепалли решил, что солнце светит нам в глаза, и задернул тюлевые шторы, скрывшие от взгляда здание. Я не стала его спрашивать, что там происходит. Ясно же, что у некоторых стариков развивается синдром Альцгеймера, кто-то в конце концов серьезно заболевает, кто-то умирает. На других это действует угнетающе, и желательно каким-то способом изолировать больных и умирающих, то есть это просто необходимо, чтобы поддерживать у здоровых бодрое настроение.
Я прогнала прочь сомнения. Слишком уж все хорошо, даже не верится.
Доктор Грепалли и моя бабушка беседовали об “И-цзин”. Пусть живые и жизнерадостные откликаются на зов живых и жизнерадостных, пока хватает сил. Джой сидела с разинутым ртом. Вряд ли она до конца понимала, что происходит, потому что снова надела слуховой аппарат и незнакомый голос бил ей в уши нечленораздельным потоком слов.
— Но некоторые из этих людей пели, — возмущалась она по пути домой. — Они все сумасшедшие. А ты видела на кухне картофель? Все клубни разной формы, большие, маленькие, и на них грязь.
— Джой, картофель растет в земле, — объяснила Фелисити. — Он не рождается в супермаркете. В настоящей жизни овощи выглядят именно так. Мне это место понравилось. Все безумно забавно. Теперь остается только ждать, надеяться и молиться.
— Да возьмут они тебя, возьмут! — заверещала Джой. — Им очень понравились твои денежки.
Однако меня ждал лимузин, который приехал специально за мной, в руках у меня билет на “конкорд”, а думала я о Кубрике-Красснере, который там, в Англии. За рулем сидел водитель, его звали Чарли, он был похож на дикого горца из “Трех перьев”, глаза сверкали, от такого добра не жди, он многозначительно смотрел на часы. Не стоит выводить его из себя.
— Возвращайся в Англию, София, — сказала Фелисити. — Ты сделала для меня все, что могла. Я перееду в “Золотую чашу”. Я просто должна как-то изменить свою жизнь, иначе зачахну.
— По-моему, ты сошла с ума! — завопила Джой. — И вообще ты хочешь продать дом слишком дешево. Я поговорю с мужем моей покойной сестры, с Джеком Эпстайном. Он агент по продаже автомобилей в Бостоне.
Я подумала, что спокойно могу их оставить. Я сделала то, для чего меня сюда позвали: одобрила решение Фелисити. Кажется, она чувствует себя легко и уверенно. Она вполне может обойтись без меня. И я решила не перечить горцу и вернуться домой. Джой была не в восторге, но особенно спорить не стала: то, что я принадлежу к разряду персон, за которыми присылают лимузины из Нью-Йорка, произвело на нее сильное впечатление. Наверное, она решила, что я чей-то личный секретарь. А может быть, визажист.
Пока Фелисити читала толкование гексаграммы в “Книге перемен”, Джой пыталась помочь мне собрать мой нехитрый багаж, то есть металась туда-сюда, налетала на стулья, спотыкалась о края ковров и ужасно мешала.
— Я бы и дальше приглядывала за вашей бабушкой, но не могу! — кричала она. — Это огромная ответственность, а я слишком старая.
— Не волнуйтесь, — ответила я. — Ведь я ее родная внучка, это моя забота.
— А у меня из родни остался только Джек, — ответила она. — Муж моей покойной сестры Франсины.
Джек и покойная сестра Франсина, я заметила, мелькали в ее разговоре довольно часто. Что-то еще ее точило, кроме вины перед бабушкой за предательство.
— Вы, молодые, только о карьере и думаете! — сказала она. — Конечно, я помогу ей вывезти мебель. Кто-то же должен помочь. Думаю, большую часть можно будет сдать на хранение.
— Не вижу в этом большого смысла, — возразила я. — Разве кто-нибудь когда-нибудь заберет ее обратно? Лучше продать и получить деньги.
Я понимала, что говорю жестокие слова, но ведь это правда. Все склады в западном мире битком набиты мебелью уже умерших хозяев, никто не знает, что с ней делать, и уж тем более — кто законный наследник. Я как-то монтировала документальный фильм об этом, он получил приз — “С собой на тот свет не заберешь”.