Род-Айленд блюз
Шрифт:
— Такое иногда случается, — сказал он. — Если мы перегреемся, пилот снизит скорость.
И пока мы обменивались этими репликами, стрелка махметра быстро переместилась на отметку 1.5, и металл чуть ли не мгновенно остыл.
— Ну вот, видите, — сказал он с торжеством.
Моя соседка захрапела — спит. Я тоже уснула, и мне приснилась тетя Алисон — домашняя, уютная, как на пакетах с полуфабрикатами кексов. Она обняла меня и сказала: “Ну что ты, деточка, не плачь”. Только и всего, но когда я проснулась, по моим щекам текли слезы.
9
Разразился грандиозный скандал, теперь наш фильм нипочем не раскрутить — вот, оказывается, что случилось, вот почему меня вытребовали обратно. Такое не часто бывает. Сожительница и возлюбленная Оливии, Джорджия, возмущенная заявлением Оливии,
В конце концов сошлись на том, что я перемонтирую любовные сцены с Лео и Оливией и покажу не лихорадку страсти, а скорее ее отсутствие, потому что оба юных героя находятся в поиске, стремясь понять, к какому полу их влечет. Мне это было легче легкого, потому что полностью соответствовало тому, что происходило между ними перед камерой. Конец изменим, отснятой пленки, к счастью, достаточно; традиционная, счастливая развязка станет менее традиционной, зато более убедительной: Оливия идет на закат со своей близкой подругой, Лео — со своим близким другом. Я сумею тактично и деликатно намекнуть, что подруги и друзья вскоре станут любовниками. Теперь фильм можно будет назвать смелым и эпатирующим; задуманный вначале как трогательная история юношеской любви, он широко раздвинет рамки современных представлений. В исламских странах Азии он не получит широкого проката, зато протестантский Запад оторвет его с руками. Представители студии были в восторге от собственного изобретения, фильм станет (цитирую) “основополагающим в новой генерации гендерного кино”. Мы пошли в кабачок (это была их идея) отпраздновать великое событие, они пили минеральную воду с газом, разжились кокаином — в Лос-Анджелесе его запасы в последнее время явно подистощились — и последним рейсом улетели домой.
Почти все радовались неожиданному повороту событий — кроме, конечно, Красснера, он кусал меня за шею, пока я занималась тем, за что мне платят, и, что греха таить, платят очень щедро. Все считали, что профессиональные принципы Красснера оказались под угрозой, хотя у меня было подозрение, что он с удовольствием посмеялся бы вместе со всеми, если б забыл, что надо блюсти репутацию. Сценарист тоже был не слишком доволен, но сценаристы вообще никогда не бывают довольны, ну и, конечно, наш продюсер Клайв, чей фильм теперь потребует дополнительных средств сверх бюджета, совсем спал с лица и пребывал в состоянии шока, но именно за это продюсерам и платят.
— Ты перегрызешь мне шею, — сказала я Красснеру. Однако мне уже почти нравился чуть потный, тревожный, преследующий, как наваждение, запах его дыхания, оно смешивалось с моим, когда он наклонялся надо мной к экрану. Черные пряди взлохмаченных волос сплетались с моими рыжими завитками, которые побеждали в любом сопоставлении благодаря одной своей массе и буйству кудрей. Когда я откидывала волосы от глаз — а мне их то и дело приходилось
— Не перегрызу, — заверил меня он. — Я просто нежно тебя покусываю на нервной почве. — И правда, его зубы — все до единого его собственные, в изумительных коронках, или идеально выбеленные и отлакированные, или имплантированные, или что там еще делают сейчас с зубами не слишком молодых людей, — едва ощутимо скользили по моей коже, и его полные губы тоже. В киношной среде не принято протестовать против сексуальных домогательств, это путь в никуда, пусть возмущаются те, кто и без того решил расстаться с кинобизнесом. Вы получите щедрое вознаграждение, но работать больше никогда не будете. Некоторые считают, что оно стоит того, лично я — нет. К тому же мне нравилось, как он меня покусывает.
Через три часа работы Красснеру позвонили из Лос-Анджелеса. Настал его черед выпутываться из моих волос, но несколько прядей так в них и остались. Он взял трубку.
— А, привет, дорогая, — сказал он. — Да, слухи не врут, мы опять по уши в дерьме. Я должен быть здесь. Слушай, раз я не могу к тебе приехать, прилетай ко мне ты, что скажешь?
Я перестала слушать. Еще немного — и я бы вляпалась в такую глупость! Теперь все как ножом отрезало. Мое плечо для Красснера — всего лишь первое попавшееся плечо, на которое можно опереться в беде. Кто-то тронул меня локтем и сказал, что это звонит Холли Ферн — я о ней слышала, да и кто не слышал: новая звезда на голливудском небосклоне, поет, танцует, ну просто новая Джинджер Роджерс, как уверяют ее поклонники (и очень глупо, подумала я, кто нынче помнит Джинджер Роджерс), имеет диплом по философии, о чем пиарщики по дурости всем уши прожужжали — колледж-то из самых захудалых. “Глупость непобедима, — сказала мне однажды мама Эйнджел, — против нее даже боги бессильны”.
Ни у кого нет таких красивых волос, как мои, но волосы еще не все; да, я встаю утром, и мне ничего не надо с ними делать, однако кто угодно может добиться того же эффекта, если готов провести в элитном салоне полдня. Я выкинула Красснера из головы и отодвинула плечо подальше от него. Вернувшись к пульту, он толкнул меня локтем в бок и спросил: “Что стряслось?”, но я не снизошла до ответа. Не надо летать слишком высоко, слишком уж больно, когда упадешь и разобьешься.
10
Поздно вечером я позвонила Фелисити. Хотела, чтобы она рассказала мне побольше о тете Алисон, но Фелисити уперлась.
— Зря я о ней вспомнила, — ответила она. — Ни к чему это все.
И процитировала “Вкушающих лотос” из Теннисона:
О, долго плыли мы, и волны-исполины Грозили каждый миг бедой, — Мы ведали труды, опасности, измену, Когда средь стонущих громад Чудовища морей выбрасывали пену, Как многошумный водопад [7] .7
Перевод К. Бальмонта.
Нет, “Золотая чаша” пока ответа не дала, но если там ей откажут, она все равно продаст дом и поселится где-нибудь поблизости в многоквартирном доме. Приезжал зять Джой, Джек, и сказал, что хочет купить дом, так что пришлось ей отказать Ванессе.
— За сколько? — спросила я.
— За семьсот пятьдесят тысяч, — ответила она.
Я изумилась:
— Но ведь это на сто пятьдесят тысяч меньше!
— У него больше нет, и потом, мне не придется платить комиссионные агентам, ну, и не хочется расстраивать Джой.