Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37
Шрифт:
– Супермен. Я помню.
Зазвонил внутренний телефон. Мальцева подняла трубку.
– Да?.. Как и следовало ожидать. Запиши в диагноз и в факторы риска помимо всего прочего: стремительные роды, выпадение ручки, перерастяжение нижнего сегмента, дефект последа, истинное приращение дополнительной дольки… Да, «везёт» в последнее время на дополнительные дольки. И на «блаженных». Так! – обратилась она к исусику, положив трубку. – Жену вашу можете навестить, когда она придёт в себя. Извините, но без ароматических масел, ковриков для йоги и мантр БГ. И есть она пока будет нашу пищу. Докормите, когда в себя придёт и швы снимем. У ребёнка проблемы с лёгкими – подойдёте к врачу неонатологу, он вам всё объяснит. В настоящее
– И что, всё?! А кто вернёт моей жене матку?!
– Акушерка Света? Отвар льна?.. Вашей жене уже никто матку не вернёт. А вот своим… единомышленникам вы бы рассказали, к чему могут привести роды на дому. Возможно, это сохранит чью-то матку…
– Я подам на вас в суд! Сами в таких кабинетах жируете… – исусик выразительно оглядел свежеотремонтированное обиталище Мальцевой. – А если кто вам денег не несёт, то здорового ребёнка к своим страшным аппаратам подключаете специально, и женщине сразу матку долой!
– Даже если вы мне принесёте денег… Очень много. Очень-очень-очень много денег, я вашей жене матку не верну. Проводятся опыты – не у нас, в США – по отращиванию лапок тритонов. Пока – безуспешные. Хвост сам отрастает, обходя апоптоз, а вот вырастить лапку хотя бы тритону…
Исусик шлёпнулся обратно в «гамбсовское» полукресло и зарыдал.
– Вы меня извините за, возможно, неоправданный сарказм, – мягко и ровно начала говорить Татьяна Георгиевна, – но мне и правда больше вам нечего сказать. Вы не слушали более-менее разумных людей прежде. Вы задавили рациональную часть себя, погрузившись в свой лён-коноплю. А теперь уже поздно. То «уже поздно», которое иногда безвозвратно. Займитесь вашей живой женой и вашим живым, благодаря доктору Родину, ребёнком.
– Вы за всё ответите! – зло выкрикнул исусик и выскочил из кабинета, хлопнув дверью. Попытавшись хлопнуть дверью. Дверь теперь была модная, «с доводкой».
– Окей, – мирно сказала в никуда Мальцева и откинулась на спинку стула. Через две секунды потянулась к трубке внутреннего телефона и набрала ординаторскую.
– Саша?.. Зайдите ко мне.
Через минуту на пороге её кабинета возник интерн Денисов с историей родов и журналом операционных протоколов.
– Я всё записал, Татьяна Георгиевна.
– Александр Вячеславович, а что вы делаете в субботу?
– Отправляюсь за город, на конную базу.
– С компанией?
– В полном одиночестве. Но буду счастлив, если компанию составите мне вы.
– Составлю.
Поздним субботним вечером Татьяна Георгиевна Мальцева сидела у маленького камина в маленьком деревянном домике небольшой конной базы. Александр Вячеславович накрывал небольшой стол. Они собирались ужинать. Телефон Мальцева отключила. Чуть не впервые за последние десять лет она отключила телефон. Ей было очень хорошо, и в голове, путаясь в штанишках формулировок, бродили мысли о том, что, может быть, кое-что ещё очень даже не поздно.
А у Оксаны Анатольевны Поцелуевой поздним субботним вечером зазвонил опрометчиво не отключённый мобильный.
– Да? – прошептала она в трубку, выскакивая из постели и шагая на кухню. – Не могу. Я – уродина, – уже громче произнесла Оксана Анатольевна. – … Дурак ты, Аркадий Петрович! Я. У. Родина, – делая чёткие паузы между словами, внятно повторила она, слегка хихикнув. У Сергея Станиславовича я. В постели. Пусть Мальцева… Не отвечает? Ну, я сейчас никак! Звони Скумбриевичу… Панину звони!.. Нет! Родину не звони ни в коем случае!
Кадр тридцать третий
Изнасилование
Прошло несколько недель. Мальцева стала пропадать по субботам, что крайне беспокоило Панина. Что правда, исключительно в силу рабочих моментов. Семён Ильич вообще как-то вдруг просел. В его семейном гнезде творилась «настоящая трагедия!» – как прокомментировала происходящее Варя Панина, решившая непонятно с какого перепугу поделиться с Татьяной Георгиевной происходящим. А дело было в том, что Алексей Семёнович Панин, старший сын Семёна Ильича и Варвары Андреевны, врач-травматолог, молодой отец и вообще гордость семьи, обзавёлся любовницей. Ну как – «любовницей»… Был застукан на дежурстве в койке с операционной медсестрой. Причём классически – непосредственно женой. Та в лучших традициях своей свекрови (или же – следуя её заветам?) оставила чадо на свою маман и понеслась к Алёшеньке на дежурство с судочками, баночками и термосочками. Как будто работает Алексей Семёнович не тут же, в отделении травматологии при крупной многопрофильной больнице, а в завьюженной ЦРБ, где электричество отключили за неуплату, а овсяную кашу больным лет пять как перестали выписывать. Принеслась на крыльях любви, тихонько стукнула в дежурку – был поздний вечер, – из дежурки вышел её ненаглядный муженёк, завязывая верёвочку на пижамных штанишках. И вовсе не заспанный… А даже как-то с явно учащённым сердцебиением и крайне раздражённый.
– Ну что ещё слу… – рявкнул он и остолбенел, узрев законную супругу и молодую мать своего чада, – …чилось? – договорил он и стал теснить жёнушку в направлении от дежурки.
Но любимая была вся в эйфории, представляя себе, как она накроет столик принесёнными из дому салфетками, чмокнула своего официального самца во влажные губки и танком запёрлась в дежурку, и, включая свет, по дороге прощебетала:
– Ты так рано на дежурстве спи…
У кровати спешно приводила себя в окончательный порядок операционная медсестра. Высокая, в отличие от законной жёнушки-коротышки. И тощая, как драная кошка. В отличие от законной супруги, изрядно прибавившей в весе не столько во время беременности, сколько сейчас, во время кормления грудью, поскольку и родная полубезумная маменька, и даже спокойная и во всём остальном нормальная свекровь пичкали молодую мать сгущёнкой, грецкими орехами, варёной телятиной и сухофруктами, как будто она вскармливала не одно-единственное дитя, а целые ясли. Учитывая, что невестка Семёна Ильича относилась к породе скорее мясной, нежели молочной, то результаты в виде пышного зада, живота-фартучка и обильных боков не заставили себя ждать.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровалась жена Алексея Семёновича и уронила торбы на пол, ахнув и зажав себе руками рот.
– Добрый вечер, – проворковала операционная медсестра, дружелюбно улыбаясь и тонкой змейкой изящно утекая за дверь дежурки.
– Это не то, что ты думаешь! – тут же произнёс Панин-младший фразу, во все времена призванную только привлекать дополнительное внимание к тому, о чём никто не хочет думать. Мужчины всё-таки идиоты. Сказано же: «Лучше промолчи – за умного сойдёшь!»
– Я тебе ужин принесла. Ешь, ещё тёплое. В термосе – горячий кофе. На молоке. Как ты любишь… – сказала законная половина младшего Панина и направилась к выходу, избегая смотреть на супруга. Изо всех сил избегая. Боясь расплакаться. Впасть в истерику.
С таким трудом дающееся ей грудное молоко может иссякнуть на нервной почве. Как будто если не рыдать и не орать, то почва станет менее нервной. А родная мамаша изводит её на предмет того грудного молока. Хотя и Варвара Андреевна, и Семён Ильич – врачи, между прочим! – уже устали объяснять её маменьке-учительнице, что смеси – не диавольское изобретение, а грудное молоко – не панацея, а просто еда.