Роддом или жизнь женщины. Кадры 38–47
Шрифт:
Она с удовольствием оглядела себя в зеркале. Пусть она трижды заведующая и вообще уже редко вспоминает, что она ещё кто-то кроме акушера-гинеколога, но в зеркало она себя оглядывает с удовольствием! У неё в кабинете между холодильником и кроватью есть зеркало! Отличное зеркало, позволяющее оглядывать в полный рост все дарованные природой и собственными усилиями приятные условности, благодаря которым волковы шлют цветы-духи-бутылки, семёны ильичи вожделеют и даже хорошенький юный глупец кофе прямо в кабинет подаёт. Не обделена самцовым вниманием. Всю жизнь не обделена. Вот и надо пользоваться, пока крепкая генетика выписывает отсрочки!
Нет, ну надо же! И правда забыла, в чём на работу пришла!
Татьяна Георгиевна с удовольствием натянула дорогой свитер тонкой шерсти, нежный, как иным мужским ласкам и не снилось. Медленно и с удовольствием вползла — иначе и не скажешь! — в качественного
— Та-а-а-ань! — радостно заголосил Аркаша, когда она вошла в отдельный кабинет «ресторации», навсегда зарезервированный за ними «по пятницам», а также в любые праздничные дни любезным и благодарным хозяином. — Давайте выпьем за самую красивую женщину нашей больницы! Да какой нашей! За самую красивую женщину всех больниц этого города, этой области, да и вообще — всей планеты Земля! — градус радости Аркадия Петровича был уже явно куда выше среднего.
Сидящая рядом с заведующим отделением неонатологии молодая медсестричка скорчила куриную попу из милых, хотя и весьма банальных пухлых губок. Ах, знала бы ты, ласточка, как мы с твоим разлюбезным Владимиром Сергеевичем по молодости отожгли пару раз — ты бы ещё и яичко этими губками снесла!
Медсёстры уже давно к «ресторации» не допускались. Обычные медсёстры. Старшие отделений, главная больницы — пожалуйста! Была бы охота… Охота частенько была — не было возможности. Та же Марго с удовольствием бы пришла. Но «в хате жрать нечего, псина не выгуляна, Светка неизвестно где шляется». Дела житейские, короче. Да и такта хватало у старших и главных. А молодой средний персонал давно в эту компанию не допускался. Но Владимир Сергеевич отмочил!.. Бабник он известный. Первая жена. Вторая жена… Со второй долго жил. А тут явление — медсестричка устроилась в неонатологию. Хорошенькая, но рядом со второй Володькиной женой и рядом не стояла. Есть разница между отличным персидским ковром ручной работы и хорошеньким конвейерным ковриком из Икеи. Первый — не только произведение искусства, не только ранговая вещь, но и вложение. Второй частенько жуть как хочется купить, такой он симпатичный и уютненький, и страсть какой таки хорошенький, но ровно через месяц его без сожаления выносишь на помойку. Ну, или передариваешь, перекрестившись.
Трахал-то Владимир Сергеевич и прежде всё, что шевелится. Но тут!.. Нет, и тут трахал — никто поначалу и внимания не обращал. Но он вдруг от красавицы жены уходит. И женится на медсестричке. И не просто женится, а в институт устраивает… Пардон, в академию. На какой-то там факультет для медсестёр. Опять же как «у них в Америке». Сделали факультет высшего медсестринского образования. Зачем? Медсестра — она медсестра и есть. Если рукастая и должный характер имеется — она своё «высшее» на рабочем месте получит. А если руки не из того места колосятся и склонности нет — учи, не учи… У этой — особой склонности не наблюдалось. Хорошая детская медсестра — это призвание. Такое же призвание, как и всё в этом мире — от столярных работ до полётов в космос. Но в академии было всё модно нынче, всё по разнарядке. Так что и факультет для медсестёр организовали. С вечерней в том числе формой обучения. Вот чего она не на занятиях, а тут? Володька тоже бы мог соображение поиметь и пореже её за собой таскать. Чем они мужиков берут, эти девочки? Телом молодым? Так и без печати в паспорт этих молодых тел кругом — только успевай из завалов выкарабкиваться. Но именно на этой, не слишком, как и все они, особенной Владимир Сергеевич женился. Вторая жена его с хаты быстро выставила, благо она её собственная была. И он снял квартиру. Так что доходы его сильно поредели.
— Дай хоть куртку сниму! — усмехнулась Татьяна Георгиевна в ответ на Аркашины тирады. — Всем привет! — Она оглядела компанию. Были в основном завсегдатаи. Заведующий отделением анестезиологии и реанимации главного корпуса, заведующий урологией, пара хирургических мужиков, заведующий пульмонологией, противное явление природы из гинекологии — будущий, по слухам, заведующий. Начмед поликлиники, вечно недовольная дамочка. Причём вечно недовольная своим мужем — заведующим урологией. Володька со своей фифой. Один молоденький ординатор из гастрохирургии. Ещё один молоденький ординатор из травмы. И парочка «приближённых» к заведующим толковых интернов. Молоденький ординатор из гастрохирургии — как его? Вадик? — был как будто пыльным мешком прибитый. И глаза красные.
— Не-не-не! Сперва пьянка, а потом уж — стриптиз! Ты и в одежде тут всем крышу сносишь, что же будет без?!
— Без будет всё то же, что ты сегодня видел в операционной! — Татьяна Георгиевна сняла, наконец, куртку и села за стол.
— Не-е-е, — протянул Аркадий Петрович, размахивая полной рюмкой. — В операционной нет мужчин и женщин! Там ты просто гуманоид противоположного полового вида, а вовсе не сексуальный объект!
— Я вообще не сексуальный объект, Аркаша. Ты в курсе.
— Очень даже! О-о-очень даже сексуальный ты объект! — не соглашался хмельной Святогорский. — Если бы я ещё мог… То есть я хотел сказать, что если бы я не был верным мужем своей верной жены, то я бы очень даже хотел поработать на таком сексуальном объекте!
— Танька — секретный сексуальный объект! — выкрикнул заведующий урологией. — На неё без соответствующей формы допуска не попадёшь!
— Пить будем или как? — мрачно уточнил Владимир Сергеевич. — Сколько можно рюмки держать?
— Будем, Володька, будем! И пить будем, и ещё пить будем!
— Действительно, давай уже, Аркаша! Толкай свою речь, не задерживай почтенную публику с протянутой тарой! — подбодрила его Татьяна Георгиевна.
— Сегодня, друзья мои, — сосредоточенно и торжественно начал Аркадий Петрович, — хоть и не пятница, а всё-таки праздник. День какого-то там, чуждого нам, святого Валентина. Говорят, он венчал всякий сброд, какой венчания в порядочном обществе по умолчанию не заслуживал. Так давайте выпьем за то, чтобы всегда нашёлся мужественный идиот, готовый пойти на костёр, чтобы мы все могли совокупляться относительно чистыми если не перед людьми, то перед богом! Особенно с такой красивой женщиной, как Татьяна Георгиевна! — Святогорский опрокинул рюмку и шлёпнул ею об стол. — До дна!
— Я не хочу до дна! — прогундосила молоденькая медсестричка, любуясь тоненьким обручальным колечком на прозрачном безымянном пальчике.
— Не пей, котик. Никто не приговаривает, — шепнул ей Владимир Сергеевич, сам тем не менее опрокинувший рюмку так же лихо, как и бравый наркотизатор.
— А я не хочу совокупляться перед богом! — строго и серьёзно сказал заведующий анестезиологией и реанимацией главного корпуса.
— Тебе, Митя, уже и перед людьми должно быть стыдно совокупляться! — заржал Аркадий Петрович. — Тебе уже вообще стыдно совокупляться! Потому что ты к этому уже так же не способен, как и я. Но ещё корчишься. А это стыдно — корчиться, когда уже не способен! Кто с водкой, Митрий, дружен, тому секс, как известно, не нужен! Ты вспомни свою последнюю гастроль!..
«Последняя гастроль», как назвал её Святогорский, самый близкий друг заведующего анестезиологией и реанимацией главного корпуса Дмитрия Андреевича Фирсова, и правда шороху наделала. Фирсов чуть из заведующих не вылетел — так главный врач разозлился. И было за что. Фирсов напился в зюзю. Не на работе, а на рыбалке. Кому какое дело, что кто-то напивается на рыбалке? Никакого. Но Фирсов не просто напился на рыбалке, он ещё решил с кем-то не то мимо проходящим, не то за соседним костром сидящим выяснить отношения. И трезвый-то Дмитрий Андреевич нравом тихим и ласковым не славился, а уж приняв чуть больше нормы — вообще из берегов выходил. Все это прекрасно знали и больше положенного Фирсову не наливали. Но на рыбалку его пригласил благодарный, вытащенный буквально с того света пациент. Когда окончательно выздоровел, разумеется. И этот товарищ норму Дмитрия Андреевича не знал. И даже не подозревал о том обстоятельстве, что чуть больше своей нормы выпивший Фирсов не только из берегов выходит и ни чинов, ни званий, ни руля, ни ветрил не имеет, но ему ещё и становится позарез необходимо женское общество.