Родео для прекрасных дам

Степанова Татьяна Юрьевна

— Вы видели нас, — он с досадой вздохнул. — Конечно, вы нас видели тогда. Я прошу вас, это… это должно остаться здесь, в этих стенах. Вы что, записываете это в протокол?!

Марьяна отложила ручку. Диктофон в ящике стола записывал.

— Алина Авдюкова — студентка второго курса, — сказала она. — А у вас предпенсионный возраст уже. Вас это не смущает?

— Нет, нас с ней это не смущает. Мы любим друг друга.

— Авдюков об этом знал?

— Нет. Я хотел ему сказать… объясниться, но… сначала надо было уладить все проблемы… Я хочу жениться на этой девушке. Она удивительная девушка,

редкая. . Это большое счастье встретить в жизни такую девушку. Но… я женат. У нас с женой был долгий брак. И если сейчас мы на грани разрыва, я все равно не могу вот так разом все… — Усольский вздохнул: — Собственно, какое вам дело? Что я оправдываюсь? Наши отношения с Алиной никакого касательства к убийству ее отца не имеют.

— Да? А мне вот кажется по-другому.

— Для того чтобы спрашивать мужчину о таких вещах, — сухо заметил Усольский, — надо знать жизнь и, знаете, надо быть… Вы Достоевского читали?

— Вы на господина Свидригайлова не тянете, — хмыкнула Марьяна.

— Я и не претендую.

— Мне что же, вызвать сюда Алину Авдюкову и провести между вами очную ставку?

— Вы не посмеете.

— Вы умеете обращаться с оружием? — спросила Марьяна.

— Умею, правда, это было давно, еще в институте.

— На охоту не ездите?

— Нет. При чем здесь какая-то охота?

— Вы знали о привычке Авдюкова пить нарзан в кровати сразу после пробуждения?

— Знал. Это якобы какая-то очистительная водная диета. Выведение солей и шлаков из организма. Чушь полнейшая, но он ей просто бредил.

— Ваша жена знает о вашем романе с дочерью своей школьной подруги? — спросила Марьяна.

— Мне кажется, этот вопрос вообще не имеет никакого отношения к предмету вашего расследования.

— А я из любопытства интересуюсь. Из чисто женского любопытства. Вам не кажется, что это жестоко?

— Нет.

— А что это подло и аморально?

— Не вашему разнузданному поколению читать мне нотации на моральные темы.

— Неужели вам совсем не жаль своей жены, не жаль вдовы Авдюкова, не жаль Алины?

— Да я за эту девочку жизнь готов отдать, — сказал Усольский. — А с Нателлой, с женой, мы как-нибудь это переборем. Она у меня умная женщина. Она должна меня понять.

— Знаете, вы совсем не убедили меня в том, в чем намеревались убедить.

— Что я не совершал убийства?

— Да. Не зря все же в теории криминалистики версии разрабатываются, — Марьяна поставила в протоколе точку. — Ну что же, на этом пока закончим, уважаемый Орест Григорьевич. Но это только начало наших встреч с вами и бесед. Попрошу вас являться ко мне, а впоследствии, быть может, и к прокурору, по повестке точно в срок. Иначе я буду вынуждена доставить вас под конвоем. Если у вас есть лишние деньги, можно уже и об адвокате похлопотать.

— Я не совершал убийства. Мне не нужен адвокат.

— Все так говорят сначала.

— Я не все, — Усольский встал, выпрямился. — Скажите просто — вы не хотите и не умеете искать, поэтому хватаетесь за самую избитую версию.

— Самые избитые версии, как правило, и верны.

— Да нет же, нет! К черту версии. Посмотрите мне в глаза, ну? — Усольский резко наклонился. — Ну что я — убийца? Да я столько лет боролся за то, чтобы мир и

эта ваша контора хоть чуть-чуть изменились. Вы меня не знаете. Я материал для разных там следственных экспериментов неподатливый. Я знаю, что я невиновен. И я вам не позволю, слышите?

Марьяна кивнула:

— Слышу. У меня слух стопроцентный.

— Алину вы сюда не вызовете. Я ее не пущу, — жестко отрезал Усольский.

— А вашу жену?

— Вы не понимаете… Она нездорова. — Усольский снова опустился на стул. Он сильно волновался. — Она очень впечатлительна. Однажды она сильно меня испугала, она попыталась… в общем, она хотела покончить с собой. Я прошу вас, я вас прошу как человека, как женщину — не говорите ей… По крайней мере, до того, как я… Я должен сказать это ей сам. Успокоить ее, насколько это возможно, подготовить. Если она узнает все от вас, то… Ну, я прошу вас, подождите хоть немного.

— Кто убил вашего компаньона?

— Я не знаю. Слово даю — я хотел бы это знать, так же как и вы.

— Вы бы рискнули назначить денежное вознаграждение из средств фирмы за поимку убийцы?

— Конечно.

Марьяна поставила в протоколе допроса время его окончания.

— Нет, Орест Григорьевич, — сказала она после паузы. — Все-таки лучше вам готовить деньги на хорошего адвоката.

Глава 21

СПЛЕТНИКИ

В допросе Усольского Катя решила не участвовать. При таких шатких позициях, какие у них были, этот допрос, по ее мнению, пока вообще не имел никакого полезного смысла. Но Марьяна была зажата процессуальными тисками: в уголовном деле должны были фигурировать показания компаньона покойника. И они фигурировали — на здоровье!

Почти весь день Катя провела в Москве, в пресс-центре главка, просматривала вышедшие за время ее отсутствия публикации, сайт и осталась довольна увиденным. Чем и хороша профессия криминального обозревателя — можно торчать хоть у черта на куличках, в каком-нибудь забытом богом сельском территориальном пункте милиции, собирая материалы по очередному злодейскому преступлению против человечества, а твои прежние репортажи идут, что называется, с колес.

Катя ждала звонка от «драгоценного В.А.» — как он звучит, этот незабываемый голос обожаемого мужа, она уж и забывать начала. Но «драгоценный» не позвонил. Катя и встревожилась, и опечалилась. Но потом стала себя успокаивать: они же не на курорте там, а в экстремальной экспедиции в этом самом Заилийском Алатау. Там суровый походный полупещерный быт, дикие мужские нравы, разгул, охота, спирт у костра и тяжелое похмелье под клекот горных орлов и свист сусликов.

Но все же она позвонила в офис турфирмы Сергея Мещерского справиться о новостях. Менеджер, а потом и «подменный директор» (в «Столичном географическом клубе» имелся и такой — чего там только не имелось) заверили ее, что все в порядке, что только третьего дня с группой был сеанс спутниковой связи, что сейчас они двигаются по маршруту в долину реки Чилик и ждать с ними связи следует не раньше воскресенья. Сегодня же был только четверг. Катя горячо поблагодарила «подменного директора» за хорошие новости. Что ж, будем ждать воскресенья. Воскресенье — кажется, день счастливый.