Родина
Шрифт:
Макс закрыл глаза и медленно застонал, ломая и выворачивая себе запястья.
'А хороший он мужик. Если бы не Док, то уже всё… фьюить и нет вас, дорогой Максим Баймуратович'
Максим изобразил под одеялом судорогу, выгнувшись всем телом, потом укрылся с головой и свернулся калачиком. Глаза его немедленно открылись. Только здесь, под одеялом, он был без присмотра. Никто его не видел и не слышал. Максим сглотнул слюну. Обжаренные бараньи рёбрышки, с луком и свежей зеленью, пахли умопомрачающе. В животе заурчало, а рот немедленно
'Так, сегодня ещё минус шестьсот грамм. Нормально. Док говорит — Сестрам недолго осталось небо коптить. Тогда можно будет и уйти. Дотянуть бы…'
Доктор, которого Максим знал, как 'дядю Сашу', пожалел парня. Дядя Саша очень боялся куратора программы, в которой он работал, но он не мог, не мог сделать живым мертвецом этого умного и весёлого парня. За две недели, что Макс лежал на его попечении в закрытом медицинском боксе в одной сверхсекретной воинской части, они успели крепко сдружиться. Постоянный видеоконтроль сильно мешал общаться, но Док всегда умудрялся шепнуть пару ободряющих фраз, занимаясь медицинскими процедурами.
— Парень, тебя велено подсадить.
— Не надо.
Шёпот замотанного бинтами пациента был полон неподдельного ужаса.
— Через неделю будет выписка. Будет лично куратор и шеф. Тот самый.
Врач закатил глаза.
— Я вколю тебе наркотик. Настоящий. Однократное применение этой смеси привыкания не вызовет. Потом начну колоть простой физраствор. Парень, не подведи меня. Играй убедительно. И ищи момент. Вдруг у тебя получится уйти…
— Спасибо, доктор.
Макс незаметно пожал ему локоть.
Уйти не получилось. Доктор объяснил куратору, невысокому седому старичку с ледяными глазами, что этот Ходок — 'железячник' и протаскивать людей он не сможет. То есть, сможет, одного-двух, но это точно его убьёт. И никакие наркотики тут не помогут. Куратор пораскинул мозгами и дал добро на эксперимент.
Это было круто! Макс стоял на сцене и он был Шахриным. И он пел, а земля под ним танцевала и плевалась в небо жёлтыми и синими камешками.
— А! Клааааааассссссс.
Это не Лейла. Это Памелаааааа…
'Кто такая Лейла?'
Макс хотел схватить Памелу за грудь, но промахнулся.
'Ух ты! Невидимая…'
Макс вырубился.
Эксперимент с двойным перебросом удался. Старшая сестра, привычно накачанная по уши синтетической гадостью, успешно провела и Макса и троих сопровождающих охранников, а Макс успешно упёр с собой всю платформу, на которой они находились, нагруженную, вдобавок, двумя тоннами железа.
Вот только вышли они чёрт знает где. На арктический лёд. Один охранник надыбал полынью и удостоверился, что под ними морская водичка. Получив пару оплеух Сестра живенько увела всех обратно, на 'материк'. Куратор снова пораскинул мозгами
Результатом этих экспериментов был переезд полусотни человек в поместье возле Алма-Аты. 'Железячник' Максим мог работать только отсюда. Сестре приходилось постоянно летать туда-сюда между подмосковным аэродромом, откуда отправляли переселенцев и Алма-Атой, откуда в ОФО шла переброска ГСМ и прочей лабуды. Здоровья это ей не прибавляло, куратор скрипел зубами, но делать было нечего.
— Дядя Саша, вы про Лялю ничего…
Доктор незаметно помотал головой.
— Вколите мне лёгкий наркотик. Я хочу поговорить с куратором. Не хочу, чтобы он что-нибудь заподозрил.
Дядя Саша внимательно посмотрел на своего подопечного и едва заметно кивнул.
'Где там у меня ампула А1?'
— Слышь ты, кааазёол! Я. Не. Буду. Нииииииии. Чииииго. Носить. Пока не узнаю, что с Лялей. Ты пооньйаал?
— Александр Владимирович, это он под А3 разговаривает?
— Да, господин Куратор. Она уже перестаёт на него действовать в нужной степени. Рекомендую А4.
— Уже? — Куратор поморщился. — Быстро он.
— Ээээ. Ты понял меняяяя?
Изо рта непрерывной струёй текла слюна, а глаза у Максима остекленели и налились кровью. Дядю Сашу тряхнуло.
'Ничего. Однократное… да кому, я, чёрт возьми, вру? Не соскочит уже…'
— Александр Владимирович, — Куратор вынул из кармана конверт, — отдадите ему, когда он немного придёт в себя.
Старик поднялся, бросил взгляд на бездумно улыбающегося Ходока и, ни слова ни говоря, вышел из комнаты.
Солнечным апрельским утром Максим узнал, что такое ломка. Его собственное тело само жило отдельной жизнью, самостоятельно проделывая всё то, что он раньше изображал. Есть не хотелось, пить не хотелось. Хотелось сломать эти руки и выгнуть позвоночник такой дугой, чтобы он лопнул.
— Дядь Саша! Дай! Ты же видишь, мне плохо. Немножко, а? Дай. ДАЙ, ТЛЯ!
— У меня голова болит, дядь Саша. Очень болит. Ну пожалуйста, дай.
— Ааааа. Ооооо. Я устал. Я домой хочу.
— Ты, млять, врач или где? Ты же клятву давал! Помоги мне.
— Александр Владимирович, — дежурный медбрат с квадратными плечами удивлённо уставился на Дока, — а почему вы ему дозу не даёте?