Родиться в небесах

Кадыров Виктор Вагапович

Прошло совсем немного времени, и взору Данияра предстала неожиданно уютная бухта, на берегу которой раскинулся ухоженный парк с правильными линиями аллей, на песчаном пляже видны были разноцветные зонтики шатров. У небольшого пирса стояла яхта со спущенными парусами и несколько катеров. Кое-где виднелись фигурки людей. А за парком возвышалось здание отеля, казалось, вросшего в скалы.

Данияр не поверил своим глазам и решил, что это мираж, галлюцинации его воспаленного мозга. Он даже испугался, что сходит с ума. Но видение не исчезало, а, наоборот, все больше приближалось.

Когда до Данияра наконец дошло, что это другая сторона острова и что на этой стороне находится комфортабельный отель, он попытался сесть

и начал махать руками. Видимо, появление его странного сооружения не осталось незамеченным на пляже. Люди на берегу показывали в его сторону руками, кто-то побежал на пирс. Данияр смотрел на берег с отдыхающими и думал, что было бы ужасно глупо погибнуть рядом с отелем. Пришла мысль, что он предпочел бы тогда смерть в пасти акулы. «Господи, прости мне эту глупость. Я буду жить, – проплыло в его голове. – Нет! Все будут жить! И Василий, и Константин, и Сергей. Всевышний оставил нам жизнь. Спасибо Тебе за этот подарок! Ты позволил спасти их!»

Слезы потекли из его воспаленных глаз, и он с трудом различил сквозь мокрую пелену, что в его сторону движется катер.

Когда Данияра переносили с полуразвалившегося плота, он беспокойно твердил:

– Там люди… спасите их. Они умирают… спасите их. Они… на другой стороне острова.

Он повторял это, пока не увидел, что склонившиеся над ним люди поняли смысл его слов и закивали в ответ. Тогда он потерял сознание. Теперь Данияр мог себе это позволить.

Советский народ

– Ты все твердишь: «Советский Союз, советский народ», слезы льешь, что твоя бывшая родина исчезла с лица земли, а ведь на самом деле не было этого единого народа, о котором ты с такой грустью вспоминаешь! – Анатолий Федорович отложил в сторону серебряный браслет, который закончил полировать, и посмотрел на меня. Мы сидели в его ювелирной мастерской, и я с любопытством разглядывал последние работы мастера: витые браслеты, на концах которых скалились львиные морды, серебряные сосудики для табака, украшенные червленым орнаментом, и прочую мелочь.

Анатолий Федорович некогда занимался вольной борьбой, что чувствовалось в его сильных руках и кряжистой фигуре, но к шестидесяти годам приобрел округлые формы, и это, вкупе с невысоким ростом, делало его похожим на добродушного Карлсона. Сходство с мультяшным героем усиливалось благодаря чрезмерной подвижности Анатолия Федоровича и его быстрой манере разговора, граничащей со скороговоркой.

– Я успел пожить, – продолжал говорить Анатолий Федорович, – и в Средней Азии, и на Кавказе, и на Дальнем Востоке – везде разный люд живет, хотя все советский народ составляли. В Кабардино-Балкарии, где я пацаном с матерью жил, видел цыганские таборы. Они возникали внезапно, раскидывали цветные шатры на берегу реки Баксан, и наше село начинало бурлить, словно вулкан перед извержением. Цыганки в ярких пестрых платьях, увешанные бусами из коралла, монистами из серебряных и золотых монет, наполняли улицы, заглядывали во дворы, предлагая погадать или прося воды напиться, рыскали взглядом по углам в поисках поживы. Горе тому хозяину, который, поддавшись на уговоры, пускал цыганок в дом – что-то из его вещей бесследно исчезало, словно по мановению волшебной палочки. Женщин всегда окружала толпа маленьких ребятишек, которые уморительно отплясывали, заставляя зрителей хохотать до слез. Ребята постарше в это время проверяли содержимое карманов и кошельков случайных зевак.

Однажды, сидя с другом на дереве, куда мы забрались

за сладким тутовником, я случайно узнал тайну фокуса, куда деваются украденные цыганками вещи. Мы увидели идущую по улице молодую цыганку с ребенком на руках. Второй малец тащился следом за ней. Возле мельницы копошилось несколько соседских кур, роясь в куче шелухи. Поравнявшись с мельницей, женщина быстро осмотрелась вокруг и ловко схватила двух куриц обеими руками. Каким образом ребенок, бывший у нее на руках, оказался на земле, я не заметил. Как не заметил и того, куда делась пойманная цыганкой добыча. Новый бросок – и в руках цыганки очутилась еще одна курица. Только теперь я увидел, как женщина кинула пойманную птицу за отогнутый пояс куда-то внутрь бесчисленных юбок. Оказывается, подолы юбок были сшиты, образовав вместительные мешки, в которых «бесследно» исчезала любая добыча! Оставшиеся куры, наконец, опомнились и разбежались с кудахтаньем в стороны. Цыганка подхватила ребенка на руки и, как ни в чем не бывало, пошла дальше.

Глядя на ее легкую походку, никто бы и не заподозрил, что в ее мешках-юбках смирно сидят три курицы.

Цыгане мужчины в красных рубахах, в широких шароварах, заправленных в сапоги, с каракулевыми папахами на головах появлялись на нашем знаменитом баксанском базаре. Они широко улыбались, выставляя напоказ золотые зубы. Цыгане славились как искусные кузнецы и торговали различными изделиями из металла, могли подковать лошадь или выполнить любой заказ из кованого железа.

Разве можно было представить, что цыгане – такие же советские граждане, как и мы с тобой?

– Это же цыгане, – отозвался я. – Они, словно птицы, живут под открытым небом. У них нет родины. Вся земля их дом!

Анатолий Федорович кивнул с серьезным видом и продолжил свой рассказ:

– Насчет птиц ты прав. Цыгане только свои законы признают, им даже советские были не указ. Как-то в конце 60-х годов издали приказ, запрещающий кочевую жизнь. В колхозе дома для цыган построили за счет государства, раздали семьям. Так они шатры во дворах поставили и в них жили. Даже зимой в дома не перебирались. Еду на кострах готовили.

А однажды у них какой-то праздник был. Разодетые мужчины сидели на коврах, расстеленных прямо на земле, а женщины подносили им напитки и еду. Мы с пацанами тогда на речке загорали на противоположном берегу Баксана, и нам хорошо видно было всех их пиршество. Сначала все шло чинно, а потом мы услышали страшные крики и увидели, как несколько человек, зажав в вытянутых руках ножи, кружат вокруг крупного мужика, в руках которого сверкал большой топор. Драка была нешуточная. Нападавшие рассекали воздух клинками ножей, стараясь достать оборонявшегося мужика. Но тот быстро парировал топором их выпады и наносил ответные удары. В течение короткого времени на земле уже лежало несколько неподвижных тел. Ужасные крики леденили кровь и заставляли в страхе сжиматься сердце. Побоище кончилось так же внезапно, как и началось. Раздался вой милицейской сирены, которому вторило завывание сигнала машины скорой помощи. Видимо, кто-то из соседей успел позвонить в милицию. Когда показались сами машины, на берегу уже не было ни одного человека. Цыгане мигом скрылись в своих шатрах, прихватив с собой пострадавших в драке. Из машин выскочили милиционеры и направились к шатрам. Следом за ними шли врачи.

Из шатров вышли мужчины и встали на пути прибывших. Из их толпы отделилось несколько пожилых цыган во главе с представительным, богато одетым вожаком. Он твердо потребовал, чтобы ни милиция, ни врачи не вторгались на их территорию. Больше часа представители власти пытались пройти к шатрам, но цыгане решительно стояли на своем: «Ничего не произошло, мы сами разберемся!» Из шатров не доносилось ни звука. И только когда милиционеры и врачи уехали, по цыганскому лагерю разнесся горестный плач: женщины оплакивали погибших.