Родни Стоун
Шрифт:
– Меня просили быть единственным судьей состязания, - сказал он. Отвечает ли это вашим желаниям, сэр Чарльз?
– Буду вам весьма обязан, если вы возьмете это на себя, Крейвен.
– И предлагают, чтобы за временем следил Джексон.
– Превосходно. На том и порешим.
Между тем подъехали последние экипажи, всех лошадей привязали к вбитым в землю кольям. На поросших травою склонах люди садились сперва поодиночке, потом все тесней и, наконец, слились в сплошную массу с одной могучей глоткой, которая уже начинала громко выражать свое нетерпение.
Вокруг на бескрайних лиловато-зеленых просторах почти незаметно было движения. Лишь с юга по дороге мчалась во весь дух какая-то запоздалая двуколка, да взбирались по косогору несколько путников из Кроли. И нигде никаких признаков пропавшего боксера.
– А люди все равно заключают пари, - сказал Белчер.
– Я только что был у самого ринга, ставят все так же поровну.
– Для вас отведено место у внешних канатов, сэр Чарльз, - заметил Крейвен.
– Моего бойца еще не видно. Я не пойду на свое место, пока он не явится.
– Я обязан вам сказать, что до срока осталось только десять минут.
– А по-моему, пять!
– крикнул сэр Лотиан Хьюм.
– Это решает судья, - твердо сказал Крейвен.
– По моим часам осталось десять минут, значит, десять.
– Вот и Краб Уилсон!
– сказал Белчер.
И тотчас оглушительно взревела толпа. Чемпион Запада, переодевшись, вышел из своей палатки, за ним следовали его секунданты - Голландец Сэм и Мендоса. Краб Уилсон, обнаженный до пояса, был в миткалевых белых штанах, белых шелковых чулках и легких спортивных башмаках. Подпоясан он был канареечно-желтым кушаком, сбоку у колен трепетали кокетливые бантики того же цвета. В руке он держал белый цилиндр и, пробегая по проходу, оставленному в толпе, подкинул его высоко вверх, так что цилиндр упал на огороженную площадку. Потом боксер в два прыжка перелетел через оба каната - внешний и внутренний - и, скрестив руки на груди, остановился посреди ринга.
Не диво, что толпа встретила его восторженными воплями. Белчер и тот не стерпел и присоединился к общему приветственному хору. Что и говорить. Краб Уилсон был сложен великолепно: нельзя было не залюбоваться его могучей фигурой, живой игрой мышц, при каждом движении плавно круглящихся под белой, гладкой кожей, что сверкала в лучах утреннего солнца и лоснилась, точно шкура пантеры. Руки у Краба Уилсона были длинные и гибкие, осанка словно бы небрежная, но в его могучих покатых плечах чувствовалось куда больше силы, чем в квадратных плечах иных атлетов. Он закинул руки за голову, вытянул их вверх, рывком отвел назад, и при каждом движении под белой кожей вздувались и перекатывались все новые узлы мускулов, и всякий раз толпа разражаласъ восторженным воплем. Потом Уилсон вновь скрестил руки на груди и застыл, точно великолепное изваяние, дожидаясь противника.
Сэр Лотиан Хьюм, который то и дело нетерпеливо поглядывал на свои часы, с торжествующим видом закрыл их, громко щелкнув крышкой.
– Время истекло!
– воскликнул он.
– Бой не состоится.
– Время еще не истекло, - возразил Крейвен.
– У меня есть еще пять минут, - сказал мой дядя и взглядом, полным отчаяния, поглядел по сторонам.
– Только три минуты, Треджеллис.
В толпе рос глухой гневный ропот. Раздались крики:
– Мошенничество! Обман!
– Две минуты, Треджеллис!
– Где ваш боец, сэр Чарльз? На кого мы ставили?
Люди вытягивали шеи, отовсюду на нас смотрели побагровевшие лица, гневно сверкали глаза.
– Одна минута, Треджеллис! Мне очень жаль, но я вынужден буду объявить, что вы проиграли.
И вдруг в толпе поднялось какое-то движение, она качнулась, раздалась, высоко в воздух взлетела старая черная шляпа, пронеслась над головами зрителей и охраны и упала на ринг.
– Мы спасены! Вот ей-богу!
– завопил Белчер.
– Я полагаю, что это явился мой боец, - спокойно произнес дядя.
– Слишком поздно!
– крикнул сэр Лотиан.
– Нет, - возразил судья.
– До срока еще двадцать секунд. Бой состоится.
Глава XVII
ВОКРУГ РИНГА
В этом огромном скоплении народа я был один из немногих, кто заметил, с какой стороны так счастливо прилетел в последнее мгновение черный цилиндр. Я уже упоминал, что, когда мы озирались вокруг, по южной дороге неслась одинокая двуколка. Дядя тоже заметил ее, но его внимание тотчас отвлек спор между сэром Лотианом Хьюмом и судьей о секундах, оставшихся до срока. Меня же поразило, что запоздалые ездоки так неистово гонят коня, и я продолжал следить за ними с тайной надеждой, которую не осмеливался высказать словами из страха, как бы дядю не постигло еще одно разочарование. Наконец я различил седоков - мужчину и женщину, и тут двуколка свернула с наезженной колеи и понеслась по бездорожью; лошадь галопом мчалась напролом через кусты можжевельника, колеса то подпрыгивали на кочках, то по ступицу тонули в вереске. Но вот возница осадил покрытую клочьями пены лошадь, кинул вожжи спутнице и, спрыгнув наземь, начал яростно проталкиваться сквозь толпу: тогда-то над головами и взлетела его шляпа - знак, что он вызывает противника на бой.
– Я полагаю, Крейвен, теперь уже незачем спешить, - сказал дядя с таким хладнокровием, словно сам подстроил эту эффектную развязку.
– Теперь, когда шляпа вашего бойца на ринге, вы можете располагать временем, как вам угодно, сэр Чарльз.
– Твой приятель рассчитал очень точно, племянник.
– Это не Джим, сэр, - шепнул я.
– Это кто-то другой.
Дядя поднял брови, не сумев скрыть удивления.
– Другой?
– переспросил он.
– И лучшего не сыскать!
– вскричал Белчер и от восторга так громко хлопнул себя по ляжке, будто из пистолета выпалил.
– Чтоб мне провалиться, да это ж сам Джек Гаррисон!
Сквозь толпу медленно пробирался человек - сверху нам были видны только голова да могучие плечи, - и за ним в толпе оставался расходящийся след, точно в воде за плывущей собакой. Теперь он проталкивался среди тех, кто стоял дальше от ринга; здесь было не так тесно, и мы уже могли разглядеть обращенное к нам мужественное, улыбающееся лицо кузнеца. Шляпа его осталась на ринге, он был в дорожном сюртуке, шея повязана ярко-синим платком. Выбравшись наконец из толпы, он распахнул сюртук, и мы увидели, что он в полном боевом облачении: черные штаны, шоколадного цвета чулки и белые башмаки.
– Прошу прощения, что так запоздал, сэр Чарльз!
– крикнул он.
– Поспел бы и пораньше, да пришлось уламывать мою хозяюшку. Никак, понимаете, не соглашалась, вот я и прихватил ее с собой, а уж по дороге мы столковались.
Теперь я и сам увидел, что в двуколке сидит миссис Гаррисон.
Сэр Чарльз сделал кузнецу знак подойти к самой карете.
– Что привело вас сюда, Гаррисон?
– спросил он вполголоса.
– Никогда в жизни я никому так не радовался, но, признаюсь, никак не ждал увидеть вас тут.