«Родного неба милый свет...»

Афанасьев Виктор Васильевич

Жуковский обещал Вяземскому приехать в Москву. Вяземский отвечал ему стихами:

Я жду тебя, товарищ милый мой,И по местам, унынью посвященным,Мы медленно пойдем, рука с рукой,Бродить, мечтам предавшись потаенным;Здесь тускл зари пылающий венец,Здесь мрачен день в краю опустошений,И скорби сын, развалин сих жилец,Склоня чело, объятый думой гений,Гласит на них протяжно: нет Москвы!И хладный прах, и рухнувшие своды,И древний Кремль, и ропотные водыУжасной сей исполнены молвы!

Когда разнеслась весть о смерти фельдмаршала Кутузова, тело которого привезли из Бунцлау в Петербург и погребли в Казанском

соборе, Вяземский прислал Жуковскому стихи «К Тиртею славян»:

Давно ли ты, среди грозы военной,Тиртей славян, на лире вдохновеннойПобеду пел перед вождем побед?И лаврами его означил след?Давно ли ты, воспламенясь героем,Воспел его, с бестрепетным покоемСтоящего пред трепетным врагом?..

Александр Воейков прислал Жуковскому стихи, в которых убеждал его написать «поэму славную, в русском вкусе повесть древнюю» и предлагал несколько тем: Владимир Красное Солнышко, Суворов или Кутузов. «Орлом поэзии» назвал он Жуковского в последней строфе своего послания.

Жуковский продолжал дорабатывать «Певца во стане». «Жаль, если твой экземпляр напечатан по старому стилю, [112] — писал он Тургеневу. — Пришли мне этот экземпляр и всё, что есть хорошего на случай нынешних побед. И мне хочется кое-что написать, тем более, что имею на это право, ибо я был их предсказателем: многие места в моей песни точно пророческие и сбылись a la lettre [113] ».

Презирая и ненавидя врага действующего, Жуковский не раз помогал пленным французам, попавшим в бедственные обстоятельства. Так, в орловском доме Плещеевых, обращенном хозяевами в госпиталь, лежал на излечении наполеоновский генерал Шарль-Огюст Бонами. [114] Когда пришел приказ об отправлении его с другими пленниками в Казань, Плещеевы попросили Жуковского добиться для него разрешения остаться в Орле, так как он жестоко страдал от ран. «Здесь, в Орле, есть пленный генерал Бонами, — пишет Жуковский Тургеневу, — храбрый и благородный человек. Я видел его после Можайского сражения, [115] с десятью или более ран, сделанных штыком (из коих одна преглубокая на груди и от которой он весьма страдает). Теперь он находится в Орле, откуда велено его переслать с прочими пленными в Казань. Это путешествие будет для него смертельно: тяжелая рана его погубит… Очень бы я желал, чтобы можно было помочь этому хорошему человеку». Тургенев добился для Бонами разрешения остаться в Орле. Этот генерал ездил к Плещеевым в Чернь, бывал в Муратове и даже играл в шахматы с Сашей Протасовой и чаще всего проигрывал!

112

То есть издание «Певца во стане русских воинов», выпущенное А. И. Тургеневым в Петербурге в феврале 1813 года.

113

Как по писаному (франц.).

114

В Бородинском сражении бригада генерала Бонами из дивизии Морана схватила центр русской позиции — батарею Раевского на Курганной высоте. А. П. Ермолов и А. И. Кутайсов с огромным напряжением вернули батарею, буквально истребив французов. А. И. Кутайсов был убит. Израненный штыками генерал Бонами был взят в плен.

115

Жуковский имеет в виду Бородинское сражение.

…1813 год приносил новые вести о друзьях: после смерти Кутузова братья Кайсаровы покинули штаб. Андрей всюду следовал за старшим братом Паисием, уже генералом, участвовал во многих боях и в начале этого года погиб под Ганау вместе с артиллерийским обозом, который вынужден был взорвать, чтобы не отдать в руки неприятеля; ему было только двадцать девять лет. Где-то там, по полям Европы, шел с русскими войсками Константин Батюшков; известий от него не было, никто не знал, жив ли он.

Думая о Кайсарове, Жуковский перечитал его книги: «Опыт славянского баснословия [116] » — исследование, написанное на немецком языке в 1804 году и переведенное на русский в 1809-м, и диссертацию на латинском языке — о необходимости уничтожения крепостного права в России. «Земледелец, не завися ни от кого, всем доставляет питание, — писал Кайсаров. — Тем более удивляешься тому, что правители держат этот класс в оковах рабства». За эту диссертацию Кайсаров в Геттингенском университете получил степень доктора. С 1811 года он профессор российского языка и словесности в Дерптском университете. В 1812-м вступил в армию… Славная, героическая судьба!

116

Баснословие — здесь: мифология.

«Ты говоришь, что мне нельзя оставаться в деревне, — пишет Жуковский Тургеневу. — По сию пору ничего не могу желать кроме того, чтобы жить в деревне. Здесь буду и могу писать более, нежели где-нибудь. Вся моя деятельность должна ограничиться авторством, а служба совсем меня не прельщает… Желания мои весьма скромны. Ничего не имею в виду, кроме независимости, хочу иметь столько, чтобы, не думая о завтрашнем дне, писать, писать и писать!» Наступила весна:

Смотри, — сбежал последний снег с полей!Лишь утренник, сын мраза недозрелый.Да по верхам таящийся снежок,Да сиверкий при солнце ветерок —Нам о зиме вещают отлетелой;Но лёд исчез, разбившись, как стекло.Река, смирясь, блестит между брегами.Идут в поля оратаи с сохами.Лишь мельница молчит — ее снесло!

Глава восьмая

В ЗНАК ВЕРНОСТИ ОН ПОДАЕТ ЕЙ РУКУ.

И НА НЕЕ ВЗОР ТОМНЫЙ УСТРЕМИЛ:

КАК СИЛЬНО ВЕЧНУЮ РАЗЛУКУ

СЕЙ ВЗОР ИЗОБРАЗИЛ!

В. А. ЖУКОВСКИЙ (БАЛЛАДА «ЭЛЬВИНА И ЭДВИН»)

И БУДЕТ ПЛАМЕНЬ, В НАС ГОРЕВШИЙ, СОГРЕВАТЬ ЖАР СЛАВЫ, БЛАГОСТИ И СМЕЛЫЕ ПОМЫШЛЕНИЯ В СЕРДЦАХ ГРЯДУЩИХ ПОКОЛЕНИЙ!

В. А. ЖУКОВСКИЙ (К ВЯЗЕМСКОМУ)

1

Жуковскому исполнилось тридцать лет. Подолгу, одиноко сидел он в своем доме, работая, читая. Но часто отрывали его от работы грустные мечты о «щастии», размышления о прошедшем. Он вспоминал разговор с Лопухиным в Савинском: Лопухин одобрил его намерения; он обещал написать Екатерине Афанасьевне письмо с убеждением согласиться на брак Маши с Жуковским. Это прибавило Жуковскому надежд, так как Екатерина Афанасьевна очень уважала Лопухина. «Сам бросить своего счастья не могу: пускай его у меня вырвут, пускай его мне запретят! Жертвовать собою не значит еще соглашаться, что жертва необходима и угодна богу, которому ее насильно приносят», — записал Жуковский в своем дневнике.

Маша была нездорова. Она не смела ничего сказать матери, но все более отдалялась от нее, замыкалась в себе. В феврале у нее пошла горлом кровь. Плещеев прислал из Черни доктора — француза Ле Фора, пленного, взятого под Малым Ярославцем и осевшего в Орловской губернии. Ле Фор нашел положение девушки опасным и предписал строгий режим. Из окна Машиной комнаты видны были противоположный берег пруда и деревенька Холх, где, полускрытый ракитами, угадывался домик Жуковского. Екатерина Афанасьевна с неудовольствием замечала, что Маша плачет. А когда Жуковский появлялся в муратовском доме, Маша оживала, заставляла себя встать, выходила к столу и даже играла на фортепьяно или на арфе. Жуковский старался ободрить ее, мимоходом говорил, что он хлопочет, что все будет хорошо. Пытался смешить ее юмористическими посланиями, стихами об управляющем имением Плещеева французе Букильоне:

Был на свете БукильонИ поэт Жуковский,Букильону снился сонПро пожар московский…

Но шутки получались несколько натянутыми. Дружеской обстановки в муратовском доме все-таки не было. Даже смех бойкой Саши не оживлял хмурой атмосферы. Екатерина Афанасьевна едва смотрела на Жуковского. В стихотворном послании к Александру Тургеневу он мрачен до безысходности:

Куда идти? что ждет нас в отдаленье?Чему еще на свете веру дать?

В иные черные минуты он думает о смерти — как об освобождении от всех душевных мук:

Пришед туда, о друг! с каким презреньемМы бросим взор на жизнь, на гнусный свет;Где милое один минутный цвет;Где доброму следов ко счастью нет;Где мнение над совестью властитель;Где всё, мой друг, иль жертва иль губитель!

В это время он пишет баллады, где выступают и «губители» и «жертвы». Жуковский наказывает губителей: «Губитель ниспровергнут в бездну сам» («Адельстан»); «И смерть была им приговор» («Ивиковы журавли»). Жуковский пишет «Сиротку», «Песню матери», где учит читателя состраданию; «Обет», «Вспомни, вспомни, друг мой милый…» и «Путешествие жизни», в которых говорится, что «вдвоем» с любимой и «в самой скорби страха нет».