Родом из детства
Шрифт:
Но уже скоро привал, уже недалеко осталось, вон уже речка видна.
Нас шестеро было, считая и Серёню, как раз по три картофелины на рот и одна лишняя. Допекались они в торфяных углях, с минуты на минуту можно было начинать их есть.
И тут явился Водяной!
У Водяного глаза круглые, рот широкий, ходит он вертляво, как бескостный. Он лучше всех в деревне плавает, лучше всех ныряет, в воде может быть часами и при этом не замерзает. Однажды он нырнул с моста и не вынырнул. Ребята
Любимое занятие водяного — топить нас, ребятню. Мы боимся его и, как только он появляется на берегу, все — врассыпную, как мальки при виде проголодавшейся щуки. И горе тому, кто зазевается. Водяной сначала обрушивает на него вал брызг, норовя попасть в лицо, потом прижимает бедолагу к себе и опускается с ним под воду. Конечно, кто дольше Водяного там пробудет? Никто. Бедолага начинает захлебываться, биться в руках Водяного, не в силах, однако, вырваться.
Наиздевавшись, Водяной отпускает свою полуживую жертву.
Было Водяному лет, наверно, пятнадцать, гусей он стерег как зря, а потому их постоянно прихватывал в колхозной ржи объездчик и штрафовал мать Водяного. Мать плакала, а поделать с сыном ничего не могла — он по-прежнему пропадал не около гусей, а на конюшне, с лошадьми. После купания езда на лошадях была второю страстью Водяного.
И вот этот самый Водяной появился теперь у костра. У него в руке ременный кнут, он стегает им по траве, подсекая ее. Затем выкатывает кнутовищем из костра крайнюю картофелину.
— Готова? — спрашивает он у Серёни.
Серёня перепугался больше всех, потому что стегал Водяной по траве как раз у его ног.
— Д-должна, — дрожа, ответил Серёня.
— Тогда на кнут, сбегай моих гусей заверни, а я попробую.
Серёня послушно встал и неохотно поплелся в сторону крутояра, за которым начиналась рожь и где белело теперь гусиное стадо Водяного.
— Поживей, поживей! — прикрикнул вслед Серёне Водяной, а сам, обжигаясь, стал медленно чистить картофелину.
Серёня вернулся вскоре — ему тоже не терпелось попробовать картошки. Он тихо положил подле Водяного кнут и потянулся к костру.
— Не сметь! — крикнул вдруг Водяной и ногой отшвырнул руку Серёни.
Серёня испуганно отпрянул.
— Предатель нынче будет жрать картофельные шкурки! — объявил Водяной. Было видно, что он не в настроении и решил отыграться на смиренном Серёне; а может, просто позабавиться хотел — это иногда ему нравилось.
Я выкатил из костра картофелину и незаметно постарался передать ее Серёне.
— Не сметь — получишь! — догадался о моем намерении Водяной.
Затем он набрал горсть обгоревших шкурок-очисток и протянул их Серёне.
— Держи.
Серёня не пошевельнулся, сжавшись, как пойманный зверек.
— Держи, говорю! — И Водяной схватился за кнут.
У Серёни заблестели глаза. Он медленно раскрыл свою ладонь, и Водяной положил в нее теплые шкурки.
— Теперь жри, — буркнул он.
Серёня не понимал, смеется над ним Водяной или приказывает серьезно. Нет, наверно, смеется, разве можно есть эти шкурки — грязные, обгоревшие, жесткие? Их даже собака есть не станет.
— Жри! — повысил голос Водяной. — Считаю до трех.
Глаза Водяного наливались яростью.
— Раз… — взмахнул он кнутом.
По лицу Серёни скатились две слезинки.
— Два… Два с четвертью… — сек траву Водяной на каждый счет. — Два с половиной…
Серёня заскулил.
Мы смотрели и не верили, что Водяной и впрямь решил довести до конца задуманное.
— Два и три четверти…
Водяной привстал над сидевшим Серёней, который при этом счете поднес руку со шкурками ко рту.
Водяной занес над Серёней кнут.
Серёня брезгливо откусил кусочек шкурки.
И тут я не выдержал. Я пошел против самого Водяного, грозы мальчишек, пошел, не думая о последствиях.
Я выбил шкурки из руки Серёни, и Водяной, не опуская кнута, оторопел: не хватало, чтобы какой-то карапуз мешал ему поиздеваться над старостенком! И через секунду он сверху поронул меня по спине.
Не помня себя, взвыв от боли, я схватил первое, что попалось в руки. Попалась горячая картофелина, и я с силой запустил ее в Водяного. Картофелина угодила ему в лицо, белой мякотью залепила правую щеку.
Теперь Водяной взвыл, а я, успев схватить еще одну картофелину, отбежал в сторону.
Остальные ребята тоже отшатнулись от костра. Один Серёня сидел, не зная, как ему поступить. Он боязливо озирался то на Водяного, то на меня.
Водяной долго вытирал лицо, затем нашел взглядом меня.
— Ну, поганка, — сквозь зубы процедил он, — ты мне поплатишься… Старостенка взялся защищать?
— Попробуй только, — храбрился я, чувствуя, что Водяной струхнул, испугался второй картофелины. Победила, значит, моя смелость его силу!
Однако к костру я приближаться не решился и позвал Серёню:
— Айда домой…
Ребята ушли к своим гусям, а Серёня молча поплелся за мной, пугливо оборачиваясь на Водяного. Я шагал гордо, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в спине, я чувствовал себя героем. Теперь ведь вся деревня узнает, как я проучил Водяного!
И Серёня, может, благодарен будет. Может, не в отца уродился и когда-нибудь, глядишь, заступится и за меня.
БЛАГОДЕТЕЛЬНИЦА