Родом из Святой Руси
Шрифт:
Тогда же в госпитале предложил Фёдор Марине стать его женой. И ни к чему были разные «увещевания» некоторых «доброжелателей» – что кругом полно моложе и без детей.
И что она вдова «врага народа»…
И во «времени на раздумье» у встретившихся после стольких испытаний и сумевших сохранить душу свою, у смотревших не раз и не два смерти в самые глаза её, нужды не было. Господь соединяет людей не ради выгоды, не ради «удобной» жизни. В годы испытаний открывается многим истина сия с особой ясностью. Остаётся главное – а незначимое отсеивается. Видно, «измерение» уже иное – духовное…
А
Фёдор – Фёдор Петрович после ранения летать больше не мог – и стал работать водителем скорой помощи – очень хотелось ему людям помогать…
Через три года в семье было две дочки – Евфросиния и Евдокия. Были они настоящими сёстрами – и никогда не задумывались, почему отчества и фамилии разные. И папу Федю Фрося очень любила…
И ещё – всех по-хорошему удивляли имена сестёр, в которых словно звучала овеянная легендами сама Древняя Русь – «Русь былинная», как скажет потом поэт. (Прекрасная Юлия Владимировна Друнина)…
Полюбить вновь не значит забыть – тем более подвиг мученичества. О гибели своего отца – священника и деда – церковного старосты Фрося знала от мамы и бабушки – и скорбную память эту вместе с ними хранила. И Фёдор не мог, не смел никого ревновать к этой Памяти Мучеников! К тому же – сам мог на «лобном месте» оказаться…
А теперь снова обратимся к старшему поколению – Марининой маме – Прасковье Ивановне и тёте – Ксении Ивановне. Без лишних слов: солдатская песня времён Первой Мировой войны «Милосердная сестра» про таких, как они! И награды у Милосердной Сестры Пелагеи и Милосердной Сестры Ксении были…
К Ксении Ивановне мы вернёмся чуть позже, а пока обратимся к её сестре, к очень нелёгкой судьбе родителей Марины Николаевны.
Доброволец – кузнец Николай с сестрой милосердия Прасковьей познакомился на фронте, когда, раненый, в лазарет попал. И вскоре они обвенчались – во время испытаний, «на переломе» вся суть человека как на ладони – а потому и размышлять незачем и некогда…
После, когда охватило Россию повальное безверие, всеобщее безумие, такие, как Николай Михайлович и Прасковья Ивановна, оставались настоящими русскими православными людьми. Как тот мужик-ямщик, которому открыл Господь суть с Россией происходящего, показав бесов, поющих: «Наше время – наша воля». (Это немного по-разному описано в двух книгах С.А.Нилуса: «Великое в малом» и «Сила Божия и немощь человеческая»). Дочь их Марина родилась в самом трагическом году – ещё до дьявольского переворота, но в России, уже «обезглавленной». А в течение четырёх последующих лет два сына Прасковьи Ивановны и Николая Михайловича умерли, едва придя в этот обезумевший мир. Один прожил час, другой – полчаса… А про трагедию, что произошла в конце «окаянных» тридцатых, мы уже знаем.
Если бы не сплочённость матери, дочери и маминой сестры, если бы не удивительная стойкость этих прекрасных, истинно русских женщин, если бы не искренней верой дарованная духовная сила, никогда бы не выстоять им в этом аду! Месяца за два до конца войны Прасковья Ивановна, которой было тогда сорок восемь, встретила пятидесятилетнего вдовца – военно-полевого хирурга Илью Егоровича. После сложнейшей операции, благодаря которой раненого, можно сказать, из когтей смерти вырвали, хирург и операционная сестра разговорились. Оказалось, что было у них много общего…
Прекрасный врач Илья Егорович незадолго до войны тоже попал в «маховик» безжалостной «машины» НКВД. Год отсидел он по обвинению в умышленном убийстве на операционном столе секретаря райкома, хотя случай был изначально безнадёжным. Отсидели и все, тогда оперировавшие. И самое главное: никто не стал предателем, никто не обвинил другого в «заговоре против секретаря райкома», хотя именно признания «заговора» ждали от них – да не дождались. Если во главе «царь Ирод», то всегда «дрожит» он за свою незаконную власть, ежечасно боясь быть свергнутым, и приносит в жертву страху своему тысячи жизней – и младенцев, и взрослых! …
Но обвинение каким-то чудом всё же «развалилось» – и доктор Илья «со товарищами» был отпущен. А вскоре – война…
Илья Егорович потерял всех. Жена его, тоже работавшая в госпитале, погибла при обстреле. В сорок третьем разбился во время боевого вылета старший сын, а через год погиб в танковом сражении младший…
Общее дело, общие потери соединили не молодых уже людей. Дети и внуки Прасковьи Ивановны стали для Ильи Егоровича настоящей семьёй. Фрося называла его дедушкой Ильёй…
И вскоре – на Петров день, как говорили в народе, обвенчались Илья Егорович и Прасковья Ивановна в Обители Игумена Земли Русской – Преподобного Сергия Радонежского. И не только они…
Но прежде, чем продолжить, хочется кое о чём вспомнить – вернее, – постараться кое-что ещё раз осознать. Понятно, что время Победного мая сорок пятого было ещё «официально безбожным» – да только перед лицом смерти, когда атеистический бред, как туман, рассеивается, многие, моля о спасении, «давали обещания» Богу. (Сейчас об этом не знает разве что самый ленивый).
«Обещали» и наши герои – и лётчик Фёдор Петрович, и военврач Илья Егорович, и те, с кем мы ещё очень скоро встретимся. Нет, не стать иноком или священником – у каждого своя «ниша», как сказал, вернее, – показал Святитель Филарет Московский, явившись во сне одному из Оптинских Старцев, – но жить по-христиански, помогать людям и соединиться в Боге с той, которая будет послана…
А потому снова возвратимся в Петров День Победного Сорок Пятого в Обитель Игумена Земли Русской – Преподобного Сергия Радонежского.
Тогда же – вернее, вместе с Ильёй Егоровичем и Прасковьей Ивановной обвенчалась там и ещё одна не очень молодая пара. Сестра Пелагеи Ивановны – Ксения Ивановна сочеталась пред алтарём с товарищем убиенного мужа – Григорием Васильевичем – тоже военным инженером…
А теперь мы снова вынуждены перенестись на несколько лет назад – в те «дьявольские» годы, когда под покровом ночи, как разбойники, врывались в дома «тройки» и уводили. Уводили нередко навсегда. И сами же над невиновными «суд вершили»…