Родовое проклятие
Шрифт:
Завклубами частенько бывают больны фантазиями, навеянными дешевыми сериалами. А среди твоей родни наверняка таковой имелся.
На сцену вынесли бутафорский венец с зубчиками, венец возлежал на плюшевой подушечке. Меня передернуло.
Ты улыбался!
А мужичок, стоявший спиной к зрителям, продолжал говорить. Он говорил о твоем отце, который не дожил, и не смог сегодня передать тебе бразды правления, так сказать… Ты замер.
Ты любил отца. Они знали это. Они покупали тебя. Но зачем?
Венец перекочевал с
А ведущий, он же, очевидно, и завклубом (как я сразу не догадалась!) принялся вещать о продолжении рода, о последнем и единственном отпрыске по мужской линии, способном нести это святое бремя на своих широких плечах.
Он не замолкал ни на минуту, фонтан красноречия бил из него неиссякая. Он поведал собравшимся о некоей достойной девушке, способной пройти рука об руку с последним и самым лучшим… И еще что-то об обязанностях и долге… До меня стало доходить.
Я думала, ты возмутишься. Я думала, что сейчас ты остановишь глупого оратора, сбросишь дурацкую жестянку с головы, сойдешь со сцены, остановив тем самым весь этот бред.
Несколько десятков пар глаз сосредоточились на мне.
– Все мы не без греха, – услышала я, – мужчинам позволительно по молодости…
– Я поняла, что меня вычеркнули, я была в прошлом этого мужчины, стоящего сейчас на сцене с холодным лицом и взглядом смотрящим поверх наших голов.
Ты стал одним из них? Достаточно было потешить твое самолюбие пресловутыми правами главы рода?
– Ты хочешь их поклонения? – с ужасом спросила я, когда ты, наконец, спустился в зал и тебе пожимали руки, и улыбались, и заглядывали в глаза.
– Они, как дети, – ответил ты, они считают, что знают, как лучше. Наш род загибается. У нас нет ни одного здорового мужчины; а значит – нет детей…
– И ты станешь для них племенным быком? – отшатнулась я.
– Ну почему ты так реагируешь? Сдают же сперму в банк… Так какая разница, – ты пожал плечами.
– И где же твой банк? – крикнула я, – уж не этот ли? – Я указала пальцем на совсем юную крашеную перекисью девчонку, с выпачканным гримом лицом, с красными от помады губами, всю в алых рюшах шифона.
Ты покачал головой.
– Ты врешь! – я сорвалась. – Ты все знал заранее! Но я! Зачем я понадобилась в этом спектакле?!
Ночью я разрывала несчастную блондинку в красном на куски, до тех пор пока она не превратилась в груду лоскутьев, а в руках у меня оказалась целлулоидная куколка в виде полнобедрой женщины – клетчатая юбка, кофточка, тапочки, хвостик на затылке…
Я смотрела на игрушку и знала – вот она!
Я ее узнала. Эта девочка стояла там, в клубе, прислонившись к дверному косяку: маленькая, тихая, платье – юбка широкая и этот жидкий хвостик темных волос.
– Это твоя невеста? – невесело усмехнулась я.
– Откуда ты знаешь?
– Ты тогда приказал ей уйти, погулять куда-нибудь. И она ушла, опустив голову.
– Сюда ты вложишь свою сперму?
– Я должен сделать ей ребенка, тогда они отстанут, – чуть слышно сказал ты.
– Но ведь на ней надо жениться?
– Ну и что! – ты вздернул подбородок, – это чистая формальность!
– Правда? – не унималась я, – а почему же ты не сделал эту чистую формальность со мной?
– Не хочешь же ты сказать, что я в нее влюблен!
– Влюблен? Нет, не влюблен… Хотя, кто тебя знает… Тебя развели, как пацана, купили. За тебя решили всю твою жизнь, разложили по полочкам. У тебя даже нет права самому выбирать себе женщину, которая станет матерью твоих детей! Ты – ничто! Кукла! Как и эта твоя…
– Прекрати! Ты ничего не понимаешь! – Резко схватив меня за руку, ты несколько секунд боролся с желанием то ли ударить меня, то ли убежать. Но все-таки тебе удалось взять себя в руки. – Успокойся, – тихо попросил ты, – успокойся. Потерпи недельку, потом мы уедем, и все будет как раньше… Ты попытался обнять меня, ты повел меня к выходу, прочь. На воздух…
Но там я увидела двух местных алкашей примостившихся за углом клуба на фундаменте. Они разбирали кульки с дармовой закуской и хвалили хозяев, за их щедрость, жениха, за его положительность и невесту за скромность. Они называли тебя по имени, говорили о твоем отце… А я стояла, как дерево, намертво вросшее корнями в землю; я ждала бурю, и буря поднималась во мне, проходила сквозь меня, как вода, что качают древесные корни, но ее было много, и она сорвала все путы, снесла заведенный порядок, обнажила корни, понесла…
Я бросилась с криком прочь от этого места, от этих слов, людей, от тебя…
Я знала, что как раньше уже не будет, что как только ты станешь мужем этой с широкими бедрами, ты превратишься в часть их плана, ты уже стал частью этого плана.
Она будет с тобой. Семья найдет возможность привязать тебя к ней, к дому; они заставят тебя рожать им подобных, новый перегной для новой почвы.
Я стала ветошью, ненужной, грязной ветошью, о которую вытерло ноги все твое семейство. И ты был тем, последним в очереди. Нет. Ты был первым, тем, кто бросил меня им под ноги.
Когда мы были еще там, в клубе, в одной из многочисленных подсобных каморок, и я говорила с твоей матерью, в комнату, громко стуча каблуками, вошла одна из твоих теток. Лицо угрюмое, как будто собралась на партсобрание по выявлению вражьих элементов. И этим вражьим элементом была я.
Тетка несла в руках несколько пакетов из целлофана. В пакетах – еда, месиво из винограда, помидоров, пирожков…
– Для кочета, – жутко осклабившись, сообщила она, рассовывая пакеты в протянутые руки. Мимо меня она прошла, словно я – пустое место. Было бы возможно – она прошла бы сквозь меня.