Родовой кинжал
Шрифт:
В ночь, когда Чистомир наконец-то позвал Негосаву к себе в спальню, Ярослав страшно напился и разнес в щепки всю квартиру, в которой они жили с Тисой. А потом возненавидел Дуба так яростно, что тот, опасаясь мести, быстро убрался из приграничного домена. Перед отъездом, однако, Чистомир успел нагадить в душу единственному человеку, который был искренне благодарен ему за содеянное.
— Эй, ты, девушка! — окликнул он как-то Тису, спешащую к целителю, чтобы тот вывел Ярослава из запоя. — Это же ты любишь этого кретина Волка? Не трать свою жизнь попусту, он все равно никогда тебя не
Как он посмел ее жалеть! Как он посмел сказать ей такое! Конечно же Ярослав поймет, что лучше тихой, молчаливой и преданной Тисы ему никого не найти. Ведь она его любит так, как никто никогда не любил и любить не будет! И Тиса тоже возненавидела Чистомира за его бесцеремонное вмешательство в их жизни.
Когда Ярослава вывели из запоя, он уехал из домена Пса в тот же день и больше никогда вслух не вспоминал о Негосаве Пёс.
А Тиса снова была с каждым днем все ближе к своей мечте. Конечно, у капитана случались интрижки с девицами, следующими за армией, иногда тролль таскал его по борделям, чтобы «Ярик-маленький не заскучал», но без Тисы он не мог обходиться. И однажды, перед назначением в королевские гласы, сказал девушке, как-то особенно посмотрев на нее:
— Наверное, после этой службы все изменится. Пришла пора и мне остепениться, надоело бродяжничать.
Воительница жила этими словами несколько месяцев, тайком отрабатывала тонкости этикета и сложные реверансы, даже взялась за грамматику, но бал в замке Сыча дал ей понять, что для благородных девиц, даже с фамилиями второго порядка, даже бедных, как тараканы в лачуге одинокой старухи, она не ровня. Аристократки кривили носы, отворачивались и замолкали при ее приближении, хотя платье Тисы было на порядок дороже и моднее их, хотя она делала реверансы лучше всех и уже не путала использование нескольких видов вилок.
А потом, будто этого удара для нее было мало, родители Ярослава решили его женить, даже зная отвращение сына к чистокровным благородным, но надеясь, что против приманки собственным доменом он не сможет устоять. И мечты воительницы стать когда-нибудь Тисой Волк снова рухнули…
— Какая трогательная история, — перебил ее откровения рыдающий голос эльфа. — Я плачу! Я страдаю! О, как тяжел этот мир! Как гнусен!
Он танцующей походкой приблизился к нам и попытался трубно высморкаться в мою юбку.
Я сердито отобрала у него подол и поняла, что он вовсе не плачет, наоборот, ярко-зеленые глаза целителя насмешливо поблескивают, и вообще, он крайне наслаждается ситуацией и разыгравшимся представлением.
— Ты подслушивал! — завопила Тиса.
— Конечно, чем же мне еще заниматься? Эти двое ушли в замок, наверное, искать неведомую девицу Ясноцвету под кроватью у Томигоста, а нам велели становиться на ночлег у кромки леса.
— Почему нас не пустили в замок? — При воспоминании о воздушных булочках пекаря у меня засосало под ложечкой.
— Потому что мы на тамошних обитателей плохо действуем, — объяснил всезнающий, а точнее, не гнушающийся подслушивания эльф. — После нашего отъезда местный травник ловил чахов и дрыхлей и устроил шум, переполошив всю деревеньку. А пытавшихся связать его стражников окропил какой-то настойкой, отчего у них кожа пузырями покрылась. Говорят, старый Сыч был в ярости. Ему как раз случилось по какому-то делу в хоздвор поехать, и он всю эту красоту воочию наблюдал. Эх, как жаль, что я этого не видел! Нет в жизни все-таки счастья!
Он снова вознамерился высморкаться в мою юбку.
— Даезаэль! — Я тщетно пыталась выдрать у него из рук подол так, чтобы его не порвать. — Прекрати паясничать!
— Ну почему, почему, Мила, ты всех утешаешь, кроме меня! — вскричал он, поднимая к потолку руки. — Почему гнусный гном, маменькин сынок, удостаивается твоего сочувствия? Почему Тиса, придумавшая себе нереальную любовь всей жизни, вызывает у тебя сострадание? А я? Я тоже хочу, чтобы меня гладили по спине и всхлипывали в такт моим страданиям. А! Все, я ухожу из этой гнусной жизни!
Эльф закрутился на месте и ничком рухнул на свернутые одеяла, закрыв глаза. Я фыркнула и отвернулась от ушастого комедианта.
— Мила, — через несколько минут напряженным голосом сказала Тиса, — кажется, эльф не дышит.
Я обернулась, встретилась с ее ошарашенным взглядом и поняла, что дело нешуточное.
— Даезаэль! — одновременно закричали мы, кидаясь к целителю и тормоша его.
На наши крики он никак не реагировал, совершенно обмякнув.
— Даезаэль! Даезаэль!!!
— Что, — спросил вошедший в фургон Персиваль, — этот гадкий эльф наконец-то сдох?
— Не дождешься, — совершенно нормальным тоном ответил целитель, открывая глаза.
— Ты прикидывался, гад! — вспылила Тиса, отвешивая Даезаэлю пощечину. Я просто с облегчением вздохнула, хотя рука так и чесалась всыпать Сыну Леса.
Он резво отпрыгнул от нас подальше и обиженно сказал:
— Ничего я не прикидывался! Но разве тут умрешь, когда твоей смерти так радуются? Нет уж, умирать надо так, чтобы все вокруг рыдали, рвали на себе волосы и бороды и потом каждый день вспоминали, типа вот какой он был, а мы же его совершенно не ценили! А вы! Эх!..
Как бы там ни было, представление целителя имело успех — Тиса, успевшая совершенно расклеиться, вновь собралась и перестала жалеть себя.
— Я фургон поставил там, где приказал капитан, — пробурчал гном, обиженный, что на него снова никто не обращает внимания. — Давайте ужинать, что ли. Темно уже, как за дровами пойдем?
— Так и пойдем, — сказала Тиса, снимая фонари, висевшие на крюках возле скамьи управителя. — В зубах — фонарик, в руках — хворост. Магам, конечно, легче.
— Это только так кажется, — сразу же отреагировал эльф. Он не мог допустить, чтобы кто-то подумал, что ему живется хоть чуточку легче, чем остальным. — А ты знаешь, как тяжело быть магом? О, это просто ужасно! Мы, рожденные магами, обречены всю жизнь жить со своим даром, долгое время учиться им управлять, заучивать длинные заклинания и дурацкие пассы руками! А я еще вынужден исцелять всяких идиотов, которые то на нож напарываются, — он бросил на меня короткий взгляд, — то в драку лезут, то воровством промышляют. А ведь никто не спрашивал, хочется мне этого или нет!