Рог Мессии. Книги первая и вторая

Тема войны неисчерпаема. И через пятьдесят, сто, двести лет она всё так же будет волновать, изумлять и ужасать потомков. И не перестанут чтить память тех, кто встал на пути кровожадного зверя, остановил его, задержал и сломал ему хребет.

Война принесла неисчислимые бедствия. Более всего пострадали оккупированные территории СССР. Но даже там нацистская секира действовала избирательно. Были те, кого изначально приговорили к поголовному уничтожению, те, чья очередь должна была наступить позже, те, кто был обречён на подневольное существование, и те, кто в силу этнических предпочтений гитлеровцев имел шанс пройти процедуру онемечивания и быть причисленным к «расе господ».

Но даже те, кого нацистская

расовая теория приговорила к смерти, не сразу оказались в безвыходном положении. Не везде и не всегда отсутствовал выбор, только человеческое зрение нередко было ограничено повседневной суетой. По этой причине кто-то сумел вовремя увидеть надвигающуюся смертельную волну, а кто-то не спешил покинуть берег, потому что обманчивое спокойствие и устоявшиеся представления мешали раскрыть глаза. В тот момент правильное решение означало жизнь, неправильное – смерть, и боязнь перемен, нежелание нарушить сложившийся жизненный уклад вели к расстрельному рву. Далеко не все понимали это.

Но исторический роман «Рог Мессии» – это не только рассказ о том, что может произойти, когда инертность и эгоизм преобладают над разумом и волей. В книге несколько сюжетных линий, и в каждой из них свои метания и муки, свои «и жизнь, и слёзы, и любовь». Наряду с вымышленными действуют реальные персонажи, а вымышленные имеют своих прототипов. Они – живые люди: не каждый может ощутить силу, и не каждому дано побороть слабость. А кроме того, есть те, кто помогает, и те, кто убивает. Всё так, как было в жизни.

И вместе с героями книги у читателя будет возможность побывать на улицах довоенной Риги и увидеть этот город в начале войны, переместиться в Нью-Йорк и Тель-Авив, в окопы под Таллином и на корабли Балтийского флота, совершающие трагический Таллинский переход, в поля Подмосковья и на берега Волхова, в партизанскую Белоруссию и на Курскую дугу, в освобождённую от гитлеровцев Прибалтику, где скрываются в подполье и ведут отчаянную борьбу вчерашние коллаборационисты, и в послевоенную Европу, по дорогам которой бредут уцелевшие в невиданной бойне, всё потерявшие надломленные люди. Прочитавшие первые две книги тетралогии и последующие две, которым ещё предстоит составить её продолжение, узнают о тех, кто, тяготясь своим бессилием, шёл на заклание, и о тех, кто взял в руки оружие и, пройдя фронты Великой Отечественной войны, продолжил борьбу, ибо мир наступил не для каждого. Роман «Рог Мессии» не только еврейская сага, так как судьбы евреев тесно переплетаются в нём с непростыми судьбами людей других национальностей. Эта книга о страданиях и борьбе, предательстве и верности, об индивидуальном героизме борцов с нацизмом и коллективном подвиге Красной армии. Она обо всех и для всех.

Болела спина, но в подвале, набитом людьми, Залман Гольдштейн не мог ни лечь, ни вытянуть ноги. Полчаса тому назад высокий, крепкий латыш с такой силой ударил его прикладом в спину, когда он замешкался у двери, что Залман только чудом не скатился с лестницы. Он боялся получить новый удар и старался двигаться как можно быстрее, чувствуя, как позади него тяжёлые сапоги шуцмана пересчитывают ступени. Не прошло и минуты, как Залмана втолкнули в уже заполненный испуганными людьми синий автобус, до войны перевозивший пассажиров по улицам Риги, а теперь приспособленный, как посмеивались бравые латышские парни, для «санитарных целей». Ещё минута – и дом на улице Свободы исчез из вида. Проехав по Столбовой, автобус свернул на улицу Валдемара, где в особняке высланного Советами в Сибирь банкира Шмуляна располагалась «контора» руководителя «команды безопасности» Виктора Арайса.

Сидя на грязном полу, Гольдштейн понимал, что из подвала, где он находится, обратной дороги нет: почти все попавшие сюда евреи исчезали навсегда. Не испытанный прежде ужас, поднимаясь из сумеречной глубины своего постоянного обитания, охватывал его, лишая способности думать. Тогда он впадал в забытье, но когда сознание возвращалось, вместе с ним возвращались не покидавшие его ни на мгновение мысли. Как могло такое случиться? Почему, игнорируя предупреждения, сомневаясь и не доверяя, он дождался худшего? Ему бросали спасательный круг, а он в своём дурацком высокомерии отталкивал его, потому что видел вокруг лишь спокойные воды и не понимал, что за этим коварным затишьем поднимается волна, которая погубит всех.

Тот декабрьский день 1938 года доктор Гольдштейн запомнил очень хорошо, потому что вечером этого дня у него произошла серьёзная размолвка с женой. Накануне закончилась Ханука, отгорели восемь свечей, и, хотя днём открывали окна, запах воска ещё чувствовался в гостиной. Войдя в квартиру, Гольдштейн отдал пальто служанке Марте, помыл по неизменной докторской привычке руки и прошёл в большую светлую комнату. Ничто не предвещало скандала, и только звуки музыки, издаваемые «Бехштейном», вызывали в душе, как нередко случалось в последние годы, вместо желанного умиротворения саднящее чувство утраты. С женой у Залмана были добрые отношения, построенные на взаимном стремлении как можно меньше ворошить прошлое. «Вот именно – добрые», – с грустью подумал Гольдштейн, потому что как ни старались оба склеить возникшую в их отношениях трещину, линия разлома всё равно проступала.

Увидев Залмана, Эстер перестала играть. Доктор рассчитывал на семейный ужин. Жена была рядом, Лия занималась чем-то у себя в комнате, но отсутствовал Мойше, которого дома и в гимназии звали Михаэлем: по вечерам он занимался боксом в спортивном клубе «Маккаби» [1] . Будь на то воля Гольдштейна, он так и назвал бы сына – Михаэлем, но отец доктора реб [2] Исроэл, человек уважаемый, неизменный синагогальный староста, не соглашался ни за что. Какой может быть Михаэль, когда его покойного отца звали реб Мойше? Папа серьёзно нервничал, и Залману пришлось уступить.

Доктор поцеловал жену, поймав её улыбку. Долгожданный ужин откладывался. Нужно было ждать Михаэля. На самом деле Залман был против увлечений сына. Бокс? Ну что это за калечащий спорт? А кроме того, что это за спортивный клуб, из которого Михаэль приносит домой сомнительные идеи? Заразился сионизмом и рассуждает о Палестине как взрослый. Что за блажь? Мальчику всего-то пятнадцать лет. Ну, конечно, – у него там родной дядя. И Эстер, он, Залман, в этом уверен, тайно поддерживает Михаэля. Не понимают они оба, что такой жизни, как в Латвии, у них в Палестине не будет. Придётся всё начинать сначала, и где? В азиатской пыли и грязи? Взгляд доктора упал на круглый обеденный стол, где лежал большой распечатанный конверт, а рядом – письмо и ещё одна бумага, по виду какой-то документ. Неспокойное сердце подсказало, что это тот самый документ, который доктор Гольдштейн меньше всего хотел бы видеть.