Рок-цыпочка
Шрифт:
Я последовала за ним.
Он повернулся ко мне.
— Какую часть «оставайся на месте» ты не поняла?
— Ты меня не оставишь одну, я не люблю, когда меня бросают. Конечно, когда я не остаюсь там, где должна быть, меня похищают и обнаруживаются трупы, но я почти уверена, если я останусь, будет хуже.
Эдди бросил на меня взгляд, который говорил, что я быстро исцеляю его от неразделенной страсти.
Мы прошли через гостиную, поднялись по лестнице, и во второй спальне обнаружили включенный телевизор. В ту минуту, когда я поднялась на лестничную площадку
Эдди прошел в комнату и спросил:
— Как дела, hombre (исп. — «мужик»)?
Через открытую дверь я могла видеть огромный телевизор Ли с плоским экраном, стоявший на том месте, где раньше был мой старый, допотопный телевизор. А еще несколько рамок, сложенных друг против друга на полу и прислоненных к стене.
Я повернула голову в другую сторону и увидела на полу спальни два больших чемодана, один из них был открыт и, казалось, что он взорвался. Мужская одежда, или, точнее, одежда Ли, была разбросана по всему полу.
Я заглянула в ванную и на туалетном столике увидела открытый нессесер.
Ли переехал.
Я забрела в комнату с телевизором. На моем столе больше не было всех милых, забавных, девчачьих канцелярских принадлежностей, коробочек, безделушек и ярких цветных журналов, которые я собирала, но никогда не пользовалась, аккуратно выстроенных на прикрепленных полках с закрытым ноутбуком. Их теснил огромный монитор с плоским экраном, беспроводная клавиатура, мышь и куча другого хлама, вещи валялись повсюду на столе и полу, и куда ни посмотри торчали всевозможные провода.
Рядом с подставкой для телевизора также стоял огромный сейф.
Ли лежал на спине на моем большом, красном, объемном, глубоком, удобном диване. Все причудливые подушечки, обычно искусно разложенные, были засунуты ему за голову и плечи, в его пальцах болталась бутылка пива, а по телевизору шел бейсбол.
Они с Эдди болтали, но когда я вошла, Ли посмотрел на меня.
— Привет, — поздоровался он.
Я не ответила. Это было физически невозможно.
Я вышла из комнаты и направилась в спальню.
Я смутно осознавала, что Эдди уходит, но смотрела на раскиданную одежду, когда в спальню вошел Ли.
— С Черри все будет в порядке, — сообщил Ли.
Я не ответила. Не то чтобы я не радовалась, как любой хороший человек, что Черри доживет до следующего дня, чтобы иметь возможность заставить простых смертных чувствовать себя неполноценными, просто я была не в себе.
Пройдя вперед, открыла дверцы шкафа. Взявшись обеими руками за самый край вешалок, изо всех сил толкнула их в другую сторону. Для этого потребовалось сверхчеловеческое усилие. Вешалки щелкнули друг о друга, вся моя одежда скомкалась, и мне удалось освободить около полутора футов пространства. Я отступила назад и посмотрела на разбросанную на полу одежду Ли.
Именно тогда у меня случился приступ панической атаки.
Ли обнял меня сзади, опустив подбородок мне на плечо.
— Дыши глубже, — посоветовал он.
Я сделала, как мне было сказано. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
— Теперь лучше? — спросил он.
— Нет, —
Он подошел к проигрывателю и перебрал несколько компакт-дисков. Потом я услышала Stereophonics «Dakota». Песня была действительно хорошая. Я начинала чувствовать себя лучше.
Я посмотрела на Ли и глубоко вздохнула.
— Дай мне минуту, и я справлюсь.
Он оставил меня наедине с собой.
Полчаса спустя я уже теряла самообладание. Я освободила в шкафу еще один фут, и на лестничной площадке образовалась небольшая кучка вещей, которые я должна была выбросить много лет назад.
Этого недостаточно.
— Этого недостаточно! — истерически закричала я.
Ли вернулся.
— Знаешь, мог бы и помочь, — предъявила я, уперев руку в бедро.
Он подошел к шкафу, щелкнул парой вешалок и достал мою рубашку с крыльями бабочки, щедро расшитую серебристыми пайетками, которую я носила, когда хотела притвориться Оливией Ньютон-Джон [27] . Это был не мой лучший образ, но я пережила в нем несколько хороших моментов, это была памятная рубашка.
27
Оливия Ньютон-Джон — австралийская актриса и певица 1970-х годов
— Даже не думай об этом, — сказала я.
В уголках глаз Ли появились морщинки, и он повесил рубашку обратно, прошелся еще по паре вешалок и вытащил вышитую кофточку с большой прорехой. Раньше она была великолепна, но починить ее было невозможно. Она также видела хорошие времена.
— Ты что, спятил? В ней я ходила на концерт Red Hot Chili Peppers!
Ли повесил ее обратно, вышел из спальни и спустился по лестнице. Он вернулся с двумя открытыми бутылками «Fat Tire», вручил мне одну и снова вышел. Это не очень помогло, но и не было плохо.
Сорок пять минут спустя я взобралась на гору из вещей. На лестничной площадке высилась огромная куча одежды на выброс, кое-какая обувь, сумки и прочий хлам. Чемоданы Ли тоже были распакованы, застегнуты и вынесены на лестничную площадку. В его распоряжении было два с половиной ящика и примерно треть шкафа.
Я лежала лицом вниз на кровати, слушая, как Келли Джонс чертовски здорово исполняет песню Рода Стюарта «Handbags and Gladrags», которую я считала уместной.
Я почувствовала, как кровать прогнулась под весом Ли и его руки коснулись моей поясницы.
— Я заказал пиццу, сгоняю за ней в «Фэймос». Хочешь со мной?
Я покачала головой, и Ли ушел.
Дослушав песню, я врубила «Have a Nice Day», затем выключила проигрыватель, проковыляла в комнату с телевизором и рухнула на диван. Пару минут спустя вошел Ли с коробкой пиццы, на которой балансировали две открытые бутылки «Fat Tire».
— Пожалуйста, скажи, что она с грибами и пепперони, — взмолилась я.
Он улыбнулся.
— И с черными оливками.
Слава Богу.
Мы поели, посмотрели бейсбол, потом Ли унес коробку и пустые бутылки вниз и вернулся с полными бутылками.