Рок-н-ролл под Кремлем
Шрифт:
– Кирпич другой, – сказал он.
– В смысле? – встрепенулся Хорь.
– С другого поддона. Или из другой партии. Может, вообще другая марка, не знаю. По стене идет спецкладка, такие ГОСТы в тридцатые годы были – кирпич полусухого прессования, для подвалов, для мокроты всякой. Он плотный, обожжен хорошо – смотри, красный, как ягода. Теперь такие не жгут. Видишь?
– Ну.
Хорь выбросил пустую банку, сунул в рот пластинку «риглиса» и стал жевать. В кирпичах каждый уважающий себя диггер хоть немного да разбирается – ну, например, чтобы понять, через какую кладку ты сейчас собираешься ломиться и что тебя на той стороне ожидает. В этом
– А замуровку делали из обычного кирпича, какой сейчас на стройках кладут, – продолжал Леший. – И цвета он другого, более поносного. И колется он легче.
– И хрен с ним, – согласился Хорь. – А что дальше? Смысл?
Леший швырнул кирпич на пол.
– Не знаю, – сказал он. – Может, кто-то монеты здесь спрятал и замуровал…
– Или труп.
– Или строители случайно на спецтоннель вышли, – сказал Леший.
Хорь замолчал. Потом вынул жвачку изо рта и прилепил к потолку.
– Чего ж мы тогда кота за хвост тянем?
В ответ Леший расстегнул свою сумку, стоявшую на полу, достал короткий титановый ломик, закаленную пику, такое же зубило и молоток. Хорь вооружился складной шестикилограммовой киркой, изготовленной по спецзаказу. Работа началась.
Они быстро раскидали внешнюю кладку и вышли в небольшой, метр на полтора, тамбур, за которым располагалась следующая стена. Хорь размахнулся, взял киркой точно посередке – стена ответила глухим замогильным звуком. Там была каменная толща в четыре-пять кирпичей. Леший долбил зубилом раствор, Хорь поддевал вслед за ним кирпич. Но он целиком не выходил: крошился, приходилось вырубать по кусочку. Продвигались медленно. За час разобрали смотровое окошко в первом слое, передохнули, отерли пот, потом Леший снова взял зубило и молоток. Еще час – окошко расширилось. И вот в какой-то момент Хорь вдруг резко обернулся и сказал:
– Гаси фонарь. Атас.
Фонари погасили. Леший зажмурился, чтобы прогнать с сетчатки остатки света, потом открыл глаза. В обрамлении черного, как сажа, разлома кирпичи на противоположной стене чуть заметно отсвечивали. В тоннеле кто-то был.
Леший опустил зубило в карман, перехватил удобнее молоток и, осторожно перекатывая ступню с пятки на носок, подошел к разлому и выглянул. Свет шел из перпендикуляра – возможно, из канала [15] , через который они сюда попали. Это могли быть братья-диггеры, могли быть монтеры-говнопроходцы, могли быть бомжи-туземцы или «погоны». Здесь царила полная неясность.
15
Канал – канализационные трубы и стоки. (Сленг диггеров.)
– Что? – раздался за спиной шепот Хоря.
– Сваливаем тихо, – прошептал в ответ Леший. – Забьемся в щель, будем смотреть. Сумки, железки взял?
– Взял.
Они отступили дальше по тоннелю и остановились. Какое-то время свет из перпендикуляра не менял своей интенсивности, будто замер на месте. Потом Леший обнаружил, что различает потную рожу Хоря сбоку впереди, и понял, что света стало больше. Он тронул Хоря за плечо и сказал:
– Уходим.
Ушли еще на десяток шагов. Стали слышны голоса – глухие, отраженные многократным эхом. Голоса обменивались короткими
Здесь? Не здесь? Ты здесь? Кто здесь?
Света еще прибавилось, он был едкого белого оттенка, какой дают дешевые китайские фонари. Но фонарь был не один, и даже не два. Леший решил, что придется уйти окончательно, потому что ментам тоже выдают на складе всякое китайское барахло. И только он успел это подумать, как рядом послышался шум падающего тела и железный лязг, Хорь громко и отчетливо выругался. Леший повернул голову и увидел, что тот полусидит-полулежит в луже, держится за колено, а рядом валяется его кирка и сумки. Леший одной рукой подхватил сумки, другой ухватил Хоря за шиворот и куда-то поволок. Потом Хорь вырвался и вскочил на ноги. Когда Леший снова обернулся к нему, он ничего не увидел. Свет исчез.
– Хрень какая-то под ногами проскочила… – начал жаловаться ему в ухо Хорь. – Может, из этих…
И замолк. Тоже заметил.
Они остановились, присели на корточки и сидели, не шевелясь, несколько минут. Темно, будто в цистерне с нефтью. И шумит где-то далеко вода. И кто-то движется, наверное, в этой темноте. Возможно, уже совсем рядом, сейчас коснется тебя рукой или железом. Сердце останавливается, по спине течет ледяной пот.
Еще минута.
Еще.
Никто никого не коснулся. Когда Леший включил фонарь, тоннель перед ними был пуст. Они вернулись к замуровке, потом дошли до канализационной ветки. Никого. Но оставаться внизу было стремно, поэтому они прошли с полкилометра под уклон и выбросились через первый же удобный колодец.
Была половина одиннадцатого, поверхностники почти все уже забились по своим квартирам. Стараясь держаться в тени, они устало шагали домой. Сейчас главное – на ментов не нарваться. Видуха у обоих еще та, да и запашок соответствующий, начнут докапываться, вопросы задавать, а то и в отделение потащат…
У них, правда, отмазка заготовлена: канализация дома засорилась, пришлось дерьмо вычерпывать, трубы прочищать… Тут придраться не к чему, да и нет смысла с говночистами связываться – навара никакого.
– Помнишь про хлопца того? – спросил Хорь, сворачивая в проходной двор. – Лютик. Люсик… Кажется, Люсик.
Хорь высокий, гибкий, гнется легко во все стороны, в любую дырочку, в любой ракоход пролезет. Лицо смуглое, как у полукровки, но сейчас испачкано так, что цвет и не разберешь. Только тонкие губы выразительно кривятся, когда он говорит.
– Люсик, – подтвердил Леший.
– Тебя вызывали?
– Нет. Сперва сержанта допросили. Он сказал, что я от него не отходил. Отмазал, короче.
Несколько метров прошли молча. Леший заметил, что Хорь опять жует жвачку. Вот чудак-человек. Руки грязные, по локоть в канализации, и ему почему-то не гадостно этими руками класть себе в рот всякую дрянь.
– Как они ему пузо порвали, а? – сказал Хорь. – Очередью.
Чуть позже добавил:
– Туда дураку и дорога.
Леший согласно молчал. В голове вертелось: дорога… дураку дорога… Он не любил возвращаться домой этой дорогой. Этой или какой-нибудь другой, если она шла по верху. Над землей. Он вообще не любил выходить наверх. Потом, через час-другой после выброса, давление как бы выравнивается, и уже не давит, но вот сам этот момент, когда из темноты подвальной выходишь на свет – это он не любил. Будто кино закончилось и в зале включили лампы и все тянутся к выходу, торопятся по своим скучным делам. А он с удовольствием остался бы и посмотрел еще…