Рок на Павелецкой
Шрифт:
– Теперь в чем дело?
– Вы в верхней одежде.
– Это не верхняя одежда, – объяснил я им. – Эта куртка нечто вроде в пиджака. В пиджаке к вам можно?
– Нельзя.
– Слушайте, вы негостеприимны. В чем ещё к вам нельзя? В очках можно?
– Не хотите – не идите. В «Дыре» свои правила.
Они стояли передо мной в дверях с тем тупым спокойствием, которое бывает в хозяевах жизни – милиционерах, швейцарах, охранниках, вышибалах. Я перешел для них в категорию ничего не значащей мелюзги, вроде этих хиповых детишек, которые тусовались в фойе, не имея ста рублей на вход. Они ждали флайерсов. Что за группа играла сегодня, кого они надеялись услышать, на кого я купил билет? Мне это было все равно. Я сдал куртку в гардероб, прошел мимо охранников в черное нутро клуба и бросил билет в первую же урну.
В
– Пятьдесят грамм водки.
Рюмка проскользила по стойке и мягко уперлась в мою ладонь.
– Где мне найти господина Парамонова?
Он поднял на меня глаза. Смотрел с тем же выражением, что охранники – с нагловатым, спокойным безразличием. Мне пришло в голову, что Роки Ролл тоже может оказаться типом с рыбьим взглядом и лапидарным лексиконом бандита. Я испугался этой мысли, этой возможности – и в очередной раз ужаснулся своей затеи. Сомнения одолевали меня постоянно – с того самого момента, когда я увидел Баса, стоящего за лотком. О прошлом можно вспоминать, и даже не без удовольствия, но стоит ли вот так – упорной ищейкой – выискивать его и нарываться на встречу с ним? Я не знал. Ещё не поздно было перерезать эту линию развития, отменить этот сюжет, ускользнуть из прошлого в настоящее, вернуться туда, где мне было привычно жить – в уравновешенную, налаженную, в меру скучную, в меру добротную жизнь отца семейства, имеющего хорошую работу, хорошую машину и красивую блондинку-жену, чья выставка косметики в ванной – цветные, роскошно пахнущие тюбики и баночки от Garnier, L'Oreal и Kenzo – приводила меня в экстаз. Так же как её белье от Lise Charmel. Но сейчас я почему-то с тихой нежностью вспомнил тополиный пух в волосах моей давней Ундины и её простенькие трусики.
– Вы его позовете?
– Как о вас сказать?
– Старый друг. Времен Final Melody.
– Времен чего?
– Времен его молодости. Он поймет.
– А, молодости, – сказал он равнодушно. – Сядьте, подождите.
Я сел на мягкий диванчик у стены. Все столики в большом темном зале с задрапированными черными окнами были пусты. Мои глаза привыкли к темноте, и я понял, что посреди зала, меж диванчиков, тускло поблескивая стеклом и никелем, стоит старый автомобиль неизвестной мне марки. Без колес. Один кузов. Я сидел в темноте минут десять. Ничего не происходило, только глубокая тишина, как будто я находился не в клубе, а на дне моря. Жизнь начиналась здесь позже. Бармен за стойкой по-прежнему совершенствовался в протирке бокалов. Я выпил водку в два присеста. Тихой тенью проскользила девушка-официантка и спросила:
– Будете что-нибудь ещё?
– Я жду господина Парамонова.
– Господина Парамонова?
– Господина Парамонова.
– Он сейчас придет.
Она ушла. Я откинулся на спинку дивана. В конце концов, может быть, Бас ошибся, и Роки Ролл здесь не работает, а господин Парамонов – это кто-то совсем другой. Он выйдет, – клубный менеджер в бордовом пиджаке, с мобильным телефоном в руке – и я извинюсь за ошибку. Все они ведут себя так, как будто я не знаю пароля на вход в систему. Праздные мысли начали вращаться в голове. Возможно, эти опытные физиономисты сходу просекли во мне чужака – седые виски и дорогая кожаная крутка бросаются в глаза. Кого они во мне подозревают? Бизнесмена, приехавшего к г-ну Парамонову с ценным предложением о поставке девочек на Гавайи? Наркодилера? Почему охрана внизу заставила снять куртку? Чтобы убедиться, что я без оружия? В этот момент дверь за спиной бармена открылась, и в прямоугольнике света возник силуэт мужчины с размашистыми плечами. У меня не было ни секунды сомнения – я тут же узнал его. И ещё через секунду он чуть склонился ко мне, наши ладони встретились, я ощутил его мощное рукопожатие и услышал тихий смех.
– Так вот кто хотел меня видеть! – сказал он, не отпуская мою руку чуть дольше
– Роки Ролл, – сказал я.
Он выглядел как преуспевающий джентльмен. Длинные светлые волосы были стянуты назад и заплетены в косичку. Легкая небрежная бородка. Он был в черном пиджаке, светлых брюках и светлых кожаных мокасинах. Рубашка в тонкую голубую полоску, ворот рубашки расстегнут. На пальце перстень с черным плоским камнем. Не хватало платочка в кармане пиджака – я специально посмотрел на карман его черного, идеально сидящего пиджака и убедился, что платочка все-таки нет. Мы сели за столик – как нырнули в темноту. Снова бесшумно появилась девушка. – Будешь коньяк? Два коньяка, – бросил Роки Ролл, не дожидаясь моего согласия и не уточняя, какого именно коньяка, опустил руку в карман пиджака и достал зажигалку и пачку Marlboro. Щелкнул зажигалкой и закурил.
Язычок пламени осветил его лицо – я увидел прищуренные серые глаза, светлые брови, маленький косой шрам над левым глазом, русую изящную бородку. Это было лицо прежнего Роки Ролла, который когда-то восседал за ударной установкой в позе многорукого Шивы – но лицо, получившее новые черты. Дело было не в годах и не в возрасте – годы не так уж сильно повлияли на него. Но что-то было в нем абсолютно новое и даже чужое. Складка у губ? Прищур глаз? Двадцать лет назад Роки Ролл был человеком невероятного добродушия – теперь в его лице была сухая, жесткая четкость.
– Роки, – сказал я, – когда мы виделись с тобой в последний раз?
– Двадцать лет назад. В бункере на Павелецкой. Ты был у нас на репетиции, – без раздумий сообщил он. – Мы заканчивали vitanuova …
– Да. А потом?
– Потом… – он посмотрел в свою рюмку коньяка. В коньяке плясал маленький верткий огонек. Рюмка целиком помещалась в его сильной и холеной руке. Белоснежный манжет сиял чистотой снега, запонка была золотой с черным плоским камнем – одного с перстнем стиля. Богатство не делало его пошлым, оно придавало ему аристократизма. – Знаешь, с чего началась моя vita nuova?
– С чего? Скажи.
– Ну, ты даешь. С запоя, естественно.
– Ну да, это понятно, с чего же ещё.
Мы чокнулись и выпили.
– Веселое было время. Я жил на даче, пил водку и закусывал яблоками. Всю осень питался одними яблоками, до сих пор помню их вкус. По утрам подбирал их с мокрой травы, они падали сами. С глухим таким стуком. Потом меня посадили.
– Тебя посадили? За что?
– За драку. Я подрался с тремя дружинниками на площади у Белорусского. Я их побил, они убежали и привели ещё пятерых. Я бился как лев. Один упал и укусил меня за ногу, вцепился зубами в щиколотку и не отпускал, как бульдог. Я бежал по площади с дружинником, державшим меня за ногу зубами! Ещё коньяка?
– Давай. Но я за рулем.
– Я тоже. В этом городе все всегда за рулем. Что же теперь, никому никогда не пить, что ли? Что мы все по рюмочке, как дети. Оля, девочка, принеси нам бутылку, пожалуйста, – сказал Роки Ролл, ныне господин Парамонов, официантке. Она принесла. Я был благодарен Роки Роллу, что ему и тут не изменил вкус: он пил добротный армянский «Ахтамар», а не напиток новорусских нуворишей – «Мартель» или «Камю». Мы выпили. – Круче этого ноября у меня в жизни ничего не было. Даже в бизнесе – а я в начале девяностых ездил по стране с «дипломатом», в котором лежал миллион долларов наличными – я не переживал ничего столь экстремального. Я сидел в СИЗО, в камере с двадцатью двумя людьми, не мог спать, не мог дышать, не ел целыми днями. Если бы меня хотя бы на минуту оставили одного, я бы повесился. Мне все было безразлично – что со мной будет, сколько мне дадут. Отец мой на этом деле получил свой первый инфаркт, а я сидел в камере и думал совсем о другом. Там сидели уголовники, ты не поверишь, эти татуированные гориллы ужасно любознательные, у них были с собой тетрадки, и я учил их грамотно писать, объяснял им, что такое Вселенная, что такое гравитация… Ночью лежишь в духоте, беспрерывно кто-то кашляет, храпит, сопит… и слышишь звук.