Роканнон (сборник)
Шрифт:
— Мой дорогой Шевек, — сказал он, — добро пожаловать в А-Ио, добро пожаловать на Уррас, добро пожаловать домой!
— Мы столько лет переписывались, каждый так усердно громил теории другого!
— Вы всегда были лучшим разрушителем. Погодите, вот, у меня для вас кое-что есть. — Старик порылся в карманах. Под бархатной университетской мантией на нем была куртка, под ней — жилет, под ним — рубашка, а под ней, наверно, еще что-нибудь. На всех этих вещах, и на штанах тоже, были карманы. Шевек, как зачарованный, смотрел, как Атро роется в шести или семи карманах, в каждом из которых
— Вот, — сказал он, вглядываясь в кубик. — Это ваша награда. Премия Сео Оэн, знаете ли. Деньги — на вашем счету. Вот. Опоздала на девять лет, но лучше поздно, чем никогда. — Когда он передавал кубик Шевеку, руки его дрожали.
Вещица оказалась тяжелой; кубик был из литого золота. Шевек стоял неподвижно и держал его.
— Не знаю, как вы, молодые, — сказал Атро, — а я сяду.
Они уселись в глубокие, мягкие кресла, которые Шевек осмотрел еще раньше, удивляясь материалу, которым они были обтянуты — нетканой коричневой материи, на ощупь — как кожа живого существа.
— Шевек, сколько вам было лет девять лет назад?
Атро был самым выдающимся из уррасских физиков того времени. Он держался не только с достоинством, свойственным его возрасту, но и с простой уверенностью в себе, свойственной человеку, привыкшему, чтобы ему оказывали почтение. Для Шевека это было не ново. Атро обладал именно тем единственным видом авторитета, который Шевек признавал. Кроме того, ему было приятно, что его, наконец, называют просто по имени.
— Когда я закончил «Принципы», мне было двадцать девять лет, Атро.
— Двадцать девять? Боже милостивый. Так вы самый молодой из всех лауреатов Сео Оэн за последние лет эдак сто. Мне-то ее собрались дать, когда мне было уже лет шестьдесят или около того… Но тогда сколько же вам было лет, когда вы впервые написали мне?
— Около двадцати.
Атро фыркнул.
— А я решил, что вам сорок!
— Ну, а Сабул? — спросил Оииэ. Оииэ был ростом еще меньше, чем большинство уррасти, которые вообще все казались Шевеку низкорослыми; у него было плоское лицо, с которого не сходило выражение вежливого внимания, и овальные, черные, как агат, глаза. — Был период, лет шесть — восемь, когда вы вообще не писали, а Сабул поддерживал с нами контакт, но ни разу не говорил с нами по вашему радиоканалу. Мы не могли понять, какая между вами связь.
— Сабул преподает физику в Аббенайском Институте, — сказал Шевек. — Я одно время работал с ним.
— Более старый соперник; завидовал; лез в ваши книги; с самого начала было ясно. Вряд ли нам нужны объяснения, Оииэ, — жестко сказал четвертый, Чифойлиск. Это был коренастый, смуглый мужчина средних лет и изящными руками кабинетного работника. Из них всех только у него лицо было не выбрито полностью: он оставил на подбородке торчащие, короткие, серо-стального цвета волосы, такие же, как на голове. — Незачем притворяться, что все вы, братья-одониане, преисполнены братской любви, — сказал он. — Человеческая природа есть человеческая природа.
Шевек промолчал, но это молчание никому не показалось многозначительным, потому что он вдруг отчаянно расчихался.
— У меня нет носового платка, — извинился он, вытирая глаза.
— Возьмите мой, — предложил Атро и достал из одного из своих многочисленных карманов белоснежный платок. Шевек взял его, и сердце у него сжалось от непрошенного воспоминания. Он вспомнил, как его дочка Садик, маленькая темноглазая девочка, сказала: «Давай я поделюсь с тобой носовым платком, которым я пользуюсь». — Это воспоминание, очень дорогое ему, сейчас было невыносимо мучительным. Пытаясь уйти от него, он наугад улыбнулся и сказал:
— У меня аллергия к вашей планете. Это говорит доктор.
— Господи, да неужели вы так всегда и будете чихать? — спросил старый Атро, близоруко вглядываясь в него.
— А ваш лакей еще не приходил? — спросил Паэ.
— Мой лакей?
— Слуга. Он должен был принести вам кое-какие вещи. В том числе носовые платки. Просто, чтобы вам хватило до тех пор, пока вы не сможете самостоятельно делать покупки. Ничего особенного — боюсь, что из готового платья для человека вашего роста ничего особенного и не выберешь.
Когда Шевек разобрался во всем этом (Паэ говорил быстро и протяжно, и это гармонировало с мягкими, красивыми чертами его лица), он сказал:
— Вы добры ко мне. Я чувствую себя… — Он взглянул на Атро. — Я, знаете ли, Нищий, — сказал он старику, как говорил д-ру Кимоэ на «Внимательном». — Я не мог взять с собой деньги, мы ими не пользуемся. Я не мог привезти дары, мы не пользуемся ничем, чего бы не было у вас. Поэтому я пришел, как хороший одонианин, «с пустыми руками».
Атро и Паэ заверили его, что он — гость, что о плате и речи нет, что это — их привилегия.
— А кроме того, — сказал своим кислым голосом Чифойлиск, — по счетам платит Иотийское Правительство.
Паэ быстро, внимательно взглянул на него, но Чифойлиск, не ответив на этот взгляд, в упор посмотрел на Шевека. На его смуглом лице было выражение, которое он не пытался скрыть, но которое Шевек не мог понять: предостережение или соучастие?
— В вас говорит нераскаянный тувиец, — фыркнул старик Атро. — Но вы хотите сказать, Шевек, что не привезли с собой совсем ничего, никаких статей, никаких новых работ? А я-то ждал книги. Еще одного переворота в физике. Думал увидеть, как вы перевернете вверх ногами этих бойких молодых людей. Так, как вы своими «Принципами» перевернули меня. Над чем вы работали?
— Ну, я читал работу Паэ… д-ра Паэ о блочной вселенной, о Парадоксе и Относительности.
— Все это прекрасно. Саио у нас сейчас — звезда, в этом никто не сомневается, а меньше всех — он сам, а, Саио? — Но причем тут цена сыра? Где ваша Общая Теория Времени?
— У меня в голове, — широко и весело улыбнувшись, сказал Шевек.
Последовала крошечная пауза.
Оииэ спросил его, видел ли он работу по теории относительности одного инопланетного физика, Айнсетайна с Терры. Шевек не был знаком с ней. Эта теория очень сильно интересовала их всех, кроме Атро, который был уже не способен ни на какие сильные чувства. Паэ побежал к себе в комнату, чтобы дать Шевеку экземпляр перевода.