Рокировка
Шрифт:
— А кто выступил инициатором того, чтобы меня награждала именно она? Этот след вы проверили?
— Разумеется. Но и тут, к сожалению, порадовать нечем. — Витман покачал головой. — Кандидатуру госпожи фон Краузе предложила лично государыня императрица. Как сказали Её величество в разговоре со мной, заливаясь слезами — искренне хотели, чтобы вам, спасителю её дочери, было приятно.
Я усмехнулся.
— Ну… В утешение Её величеству можете сказать, что до определенного момента мне действительно было приятно.
— Непременно передам, —
— Мне тоже не хотелось бы уезжать, — кивнул я. — Враг ясно дал понять, что готов перейти к решительным действиям. В момент, когда это произойдёт, я хочу находиться здесь, а не за тридевять земель.
— Однако и не поехать вы не можете. Это вызовет массу кривотолков, а терять лицо вам сейчас нельзя.
— Согласен.
— Что ж, значит работаем с тем, что есть. Тем более, что, если помните, одна из ниточек ведёт именно в Париж.
— Помню. Федот описывал парижскую улицу. Надеетесь что-то из этого вытянуть?
Витман поморщился.
— Надеюсь — слишком громко сказано. Но попытаться определенно стоит. Чем чёрт не шутит, вдруг вам попадётся зацепка, указывающая на личность врага… Работать будете вместе с Кристиной. Она прожила в Париже не один год, знакома и с городом, и с некоторыми нашими сотрудниками. Инструкции получите непосредственно перед отбытием. А до того момента — убедительно прошу вас вести себя максимально осмотрительно.
— Приложу все усилия, — пообещал я.
— Уж постарайтесь. Делу ваш отъезд, конечно, не на пользу. Однако стоит признать, что в вашем нынешнем положении отбытие за границу — один из самых разумных вариантов поведения. Я имею в виду анонимку, переданную императору, — пояснил Витман. — Мы, разумеется, приняли все меры к тому, чтобы информация об этом не распространялась, но шила в мешке не утаишь. И, как вы недавно убедились лично, в ближайшем окружении императора полно людей, желающих ему добра. Разумеется, в их понимании этого слова.
— Вы сейчас — о начальнике стражи? — уточнил я.
— Именно, о господине Милорадове. Поверьте, он не единственный — такой ретивый. Я ни на миг не погрешу против истины, если скажу, что государя в нашей стране боготворят. Это относится ко всем слоям населения, от полуграмотных крестьян до великосветских вельмож. Императора и его семью любят искренне, от всего сердца. А теперь вообразите на минуту, что вам — обычному придворному, не посвященному в перипетии отношений между государем и неким Константином Барятинским, — становится известно, что жизни цесаревича угрожает опасность. И избавиться от этой опасности можно сравнительно просто — физически устранив Константина Барятинского. Вы, искренне преданный Его величеству придворный, понимаете, что государь, чьи милосердие широко известно, на такое устранение не
— Да, в общем-то, ничего, — рассудил я. — Ну, за исключением того, что Константин Барятинский будет сопротивляться.
— И умеет это делать превосходно, — кивнул Витман. — Однако о ваших боевых талантах, Константин Александрович, осведомлены немногие люди. Для постороннего взгляда вы, семнадцатилетний мальчишка — лёгкая мишень. И я уверен, что рано или поздно кто-нибудь из окружения императора не постесняется этим воспользоваться.
— С исключительно благородными намерениями, — кивнул я.
— Ну, разумеется. С какими же ещё. Поймите правильно, капитан — я уверен, что вы сумеете за себя постоять. Но…
— Но разгребать это всё потом — вам, — кивнул я. — И лучше, конечно, мне сейчас свалить с глаз долой и не отсвечивать — дабы не провоцировать разных хороших людей на благородные поступки.
— Рад, что мы услышали друг друга, — кивнул Витман. — И в очередной раз поражаюсь вашему хладнокровию.
Я пожал плечами:
— Я не любитель бегать по потолку. Предпочитаю решать проблемы по мере поступления.
— Отрадно слышать. Предполагаемое время вашего отъезда — через неделю. Точную дату сообщим дополнительно.
Поезд под названием «Норд-Экспресс», сообщение Санкт-Петербург — Париж, отходил с Балтийского вокзала поздно вечером.
Дед поехал меня провожать — как ни пытался я его убедить, что этого делать не нужно. И теперь он с изумлением смотрел на Корицкого, который стоял на перроне рядом с мужчиной и женщиной средних лет — отцом и матерью, видимо.
Дед с семейством Корицких сухо раскланялся. Они ответили тем же.
— Ты не говорил мне, что Корицкий едет с вами, — отведя меня в сторону, сказал дед. — Он — в группе сопровождения?
— Нет. Он — в команде.
Дед охнул:
— И ты молчал?!
— А должен был сообщить? Ты ведь на это никак не повлиял бы.
Дед покачал головой:
— Будь осторожен, Костя. Прошу тебя. Корицкие — это… В общем, от этих людей можно ожидать чего угодно! Любой подлости. А вы со Станиславом — в одной команде.
— Капитан которой — я, — напомнил я. — Не волнуйся. У нас было время пообщаться, Корицкий уже понял, у кого длиннее, больше не рыпается.
— Что, прости? — удивился дед.
— Ничего, — я хлопнул его по плечу. — Говорю: всё пройдёт отлично, не переживай.
— Мне бы твою уверенность, — дед покачал головой. — Ох!.. Чуть не забыл. Хотел вручить дома, в окружении всей семьи, в торжественной обстановке — так, как мы делали это всегда, по традиции рода. Но вокруг тебя вечно такая суета! — Он покачал головой. — Невозможно даже сказать, когда представится случай… В общем, вот, — дед вытащил из саквояжа карманные часы.
Золотой корпус, золотая цепочка — выглядел подарок внушительно.