Рокировка
Шрифт:
– "Вычислить врагов в крепости и уничтожить, моя сила может быть использована разными способами".
– "И побыстрее найти одежду поудобнее", - вид сияющих мягким светом ног раздражал и нервировал.
В далекой Виннице в храме всех богов обрушилась огромная фреска, открыв на стене несколько сияющих светом строк.
– Светоносная идет по миру, грядет жатва... прольются реки крови невинных, век испытаний настал, тяжелые страдания для народов мира... не многие переживут время пере...
Эления Веймардская.
Старик еле успел отскочить в сторону. Кавалькада всадников в богатых одеждах растянулась на целый квартал. Следом за всадниками двигалась роскошно украшенная карета с гербом белой лилии.
Прохожие жались к стенам домов, а встречные невезучие кареты сдвигались на обочину. Пять сотен гвардейцев, хищно высматривали любые намеки на подозрительность и злой умысел.
Старик, как и многие из сотен горожан провожал взглядом удивительную процессию, не каждый день вельможи такого уровня уделяют свое внимание портовым кварталам города.
В этот утренний час на улицах было удивительно много народу. Молочницы с бидонами свежего молока, женщины предлагающие купить связку сухих дров, пекари зазывающие купить горячую выпечку. Вездесущие мальчишки в порванных и многократно заштопанных штанишках.
На пути кавалькады встретилось неожиданное препятствие в виде трех встречных карет.
– Эй, уберите с дороги свою рухлядь...
Командир передовой десятки жестко отдал свой приказ громким лающим голосом.
– А то, что нам за это будет, - из первой кареты выглянул немолодой мужчина с мрачным лицом, безбородое лицо было изуродовано страшным косым шрамом. Поверх камзола мужчины был выгравирован символ руны - Верность.
Лицо командира побагровело от гнева, рука воина потянулась за мечом, а глаза приобрели предвкушающий жестокий блеск.
– Именем правителя...
Мужчина криво усмехнулся и сплюнул под ноги знатного воина:
– Передай там, чтобы ждали пополнение...
– Чего?
Кучер на карете резко взмахнул бичом и лошади взбрыкнув, развернули карету поперек улицы, следом тот же разворот осуществили две другие кареты.
Командир раскрыл в гневе рот, собираясь разразиться матерной речью, как улицу наполнил странный щелкающий звук, в спину ударило несколько молотов, выкидывая тело из седла на мощеную булыжником поверхность улицы.
Всадники метались по улице, стремясь в поисках спасения выбраться в боковые улочки, но все подворотни оказались забиты повозками и каретами. На крышах домов мелькало множество фигур в плащах и капюшонах, медленно и без эмоций расстреливая находящуюся на грани безумия городскую гвардию. В городе было тихо, лишь крики людей и сухое щелканье арбалетов разбавляли напряженную тишину, а потом прекратились и крики.
Мужчина со шрамом шел сквозь улицу, заполненную раненными и умирающими лошадями, шел к карете, лавируя между застывшими в разнообразных позах скорчившимися в предсмертных конвульсиях телами.
– Вытащите его мне, - к карете бросилось несколько десятков расторопных фигур в темных плащах, шум борьбы и несколько фигур застыли недвижимой преградой у двери, кто бы ни был внутри, он решил дорого продать свою жизнь.
– Сожгите его... заживо.
Еще несколько человек споро облили карету со всех сторон странной пахучей жидкостью черного цвета. Мужчина со шрамом взял в руки факел, переданный одним из помощников.
– Гори с весельем, - факел полетел к одиноко стоящей среди улицы карете.
Спустя несколько минут окрестности улицы наполнил мучительный крик горящего заживо человека. Объятая огнем фигура выбралась из кареты, и начала, кататься по булыжникам мостовой, стараясь сбить упрямый огонь. Улицу вновь заполнили безостановочные щелчки, сотни людей, сосредоточившиеся на десятке соседних зданий, расстреливали из арбалетов уже мертвое и недвижимое тело.
– Бейте в гонги, мы начинаем...
Утреннюю тишину Таншера разрезал звук сотен звонящих колоколов и выбивающих ритм барабанов, казалось, что кто-то стремится разбудить весь город ото сна.
На сотнях мелких улочек из незаметных дверей ничем не примечательных домов, потекли непрерывные людские ручьи. Эти тонкие ручейки соединялись на широких улицах в полноводные реки сверкающей на солнце гномьей стали.
По улицам города закрывшись щитами и забралами шлемов, шагала настороженная и целеустремленная тяжелая пехота. Шагала по десять-пятнадцать человек в ряд, двигаясь слитно как огромная и неповоротливая бронированная анаконда. По крышам домов параллельно пехоте шла другая процессия, она двигалась, будучи закутанной в плащи и капюшоны. В руках невысоких молчаливых фигур мелькали арбалеты и луки. Кое-кто нес в руках короткие метательные дротики.
Многоголовая анаконда двигалась одновременно по нескольким улицам, охватывая своим продвижением сразу несколько центральных кварталов. Первыми их заметили встревоженные звоном сотен колоколов дозорные. Пехота завершала окружение кварталов, не встречая сопротивления.
– Вы здесь умрете, - один из наблюдателей не побоялся выйти навстречу бронированному строю щитов и стальных шлемов.
В ответ прозвучали лишь глухие щелчки арбалетов. Строй пехоты, молча, переполз через дрожащее в агонии тело, и лишь в третьем ряду тело милосердно было пронзено сразу несколькими короткими клинками, прекратив страдания человека.
– Это война, - встревожено отметил один из дозорных, наблюдая, как отряды пехоты штурмуют дома квартала один за другим.
– Мы ждали подобного, - все давно понимали, в городе может быть лишь одна сила.
Группы разнообразно одетых людей пытались вырваться из окружения и спастись в просторах окружающих кварталов, но с трудом пройдя сквозь ряды тяжелой пехоты, вдруг сталкивались с густыми рядами легкой морской пехоты.
– Портовые кланы...
Граница кварталов оглашалась сотнями разочарованных жизнью голосов, сменявшихся звуками предсмертных воплей под аккомпонимент звона стали и песен о смерти разгоряченных боем моряков.