Роковая любовь
Шрифт:
— Это я плачу Джексону, а не ты! — зарычал Марк.
— О, это не проблема. Если потребуется, то я легко докажу в суде, что ты не в состоянии распоряжаться своими деньгами, потому что ты инвалид, но, главное — пьяница. Таким образом, я получу право распоряжаться твоей военной пенсией, и если сержант Джексон не захочет поддержать меня, то я его не задерживаю.
Марк забушевал, ругаясь последними словами, но тут сержант Джексон, до этого только наблюдавший за сражением супругов, вмешался в разговор:
— Не надо, сэр, она права. Я уже давно видел, что вы губите себя
— Шли бы вы оба к черту! Проклятье! Я сам себе достану выпить! — прокричал Марк.
Энэлайз в ответ на это только улыбнулась и сказала:
— Достанешь не раньше, чем сможешь выходить из дома до магазина, а для этого будешь лечиться.
Марк побледнел от этих слов. Он откинулся назад и закрыл глаза. Тихим голосом он произнес:
— Боже! Какая же ты оказалась стервозная баба! Пожалуйста, уйди отсюда, оставь меня в покое, Энэлайз.
У Энэлайз защемило сердце: «Неужели она проиграла? Может быть, не стоило себя так с ним вести? Боже! Она перегнула палку и разрушила свои планы!»
— Марк, — вновь обратилась она к нему. — Доктор сказал, что есть надежда на твое выздоровление, что твои ноги можно разработать. Ты будешь ходить, если захочешь. В Новом Орлеане я покажу тебя тетушке Монике — это знаменитая знахарка. Она поможет тебе, и ты будешь ходить, и рука начнет действовать.
— Нет, всякие ведьмы не помогут мне обрести здоровье, — неожиданно с болью в голосе сказал Марк. — Твой немец-доктор сказал, что раз я не чувствую ничего, когда он иголкой колет ноги и руку, то мне мало, что поможет. В лучшем случае, я встану на костыли. И больше ничего. Как ты не можешь этого понять?
— Так ты отказываешься ехать и отказываешься лечиться? Зато я так легко не отказываюсь от своего долга как жены. Я хочу, чтобы ты выздоровел не только ради тебя. Бросить калеку я не могу. А вот, когда я вылечу тебя, когда ты встанешь на ноги и сможешь без моей помощи заботиться о себе, вот тогда я смогу оставить тебя и с чистой совестью развестись. Знай же, что тогда, когда Фрэнсис обвиняла меня в связи с Куртом Миллером, наши отношения были только дружескими.
Марк вопросительно взглянул на нее:
— Тогда? Ты хочешь сказать, что потом…
— Да. После того, как ты уехал, я еле пришла в себя. Но Курт был так добр и заботлив со мной, что я в него влюбилась. Я ведь уже говорила тебе, что рассчитывала на развод с тобой, после которого я смогу выйти замуж за Миллера. Но я не могу сделать этого, пока ты настолько беспомощен. Как видишь, мне придется немало потрудиться, чтобы ты как можно быстрее стал здоровым, а я — счастливой.
Их взгляды встретились, и Марк зашипел:
— Иди отсюда к черту! Я дал тебе согласие на развод! Оставь меня в покое и уходи немедленно!
— И не собираюсь. Я не такая как ты и от ответ-твенности не бегу. Пока ты — калека, я не разведусь с тобой, — сказала Энэлайз нарочно грубо.
Стиснув зубы, Марк ответил:
— Тогда, клянусь тебе Богом, я снова начну ходить. Мне больше ничего не остается делать. Только так мы
Энэлайз быстро поднялась и, не оглядываясь и не прощаясь, чтобы он не заметил радостного блеска в ее глазах, почти выбежала из комнаты.
Итак, сработало! Она сыграла на его самолюбии и ревности к Курту. Это настолько взорвало его, что от его апатии не осталось и следа. Теперь он так разозлился, что приложит все усилия и станет быстренько на ноги.
Закрыв за собой дверь, она, обессилевшая, почти рухнула на скамейку из красного дерева, что стояла в зале. Она дрожала от дикого напряжения как осиновый лист.
Удалось! Ей все удалось! Она расшевелила его и не важно, чего ей это стоило. Господи, но какими глазами он на нее глядел! Она никогда не забудет этого пронизывающего и зловещего взгляда.
За дверью еще слышалась брань, а затем послышался грохот и что-то разбилось о дверь. Она вскочила со скамейки, но тотчас схватилась за виски — там возникла резкая боль.
Ей пришлось опять опуститься на скамейку, чтобы не упасть от охватившей ее слабости. А за дверью опять послышался звон бьющегося стекла — это Марк в сильном гневе швырял вослед ей все, что попадалось ему под руку.
Энэлайз нетерпеливо расхаживала по своей крошечной каюте от двери к иллюминатору и обратно. Вот-вот должны были доставить Марка, если только его отец не передумал в последнюю минуту. Энэлайз закусила губу — надо было послать за Марком своих людей и экипаж, не доверяя мистеру Шэфферу.
Она оглядела каюту и на минуту отвлеклась, вспомнив, как они плыли с Марком из Нового Орлеана.
Но в этот раз все будет по-другому. Уже не будет тех страстных ночей, когда они не могли оторваться друг от друга, лежа в своей каюте на узкой койке. Не будет той любви, когда разрешив все недоразумения, они были так нежны друг с другом! И каюты у них в этот раз разные. Она будет жить с Джонни и Мэй, а Марк — в одной каюте с сержантом Джексоном, который будет ухаживать за ним.
Энэлайз вздохнула и поднялась на палубу, посмотреть Джонни. Она увидела его на другом конце корабля, где он быстро бегал с Мэй, крепко державшей его за руку. Убедившись, что Мэй хорошо смотрит за ребенком и с Джонни все в порядке, Энэлайз подошла к борту и стала высматривать — не везут ли Марка. И как раз вовремя — на пристани показался знакомый экипаж, из которого вышли сержант Джексон, мистер Шэффер и слуга. Они вынесли носилки, а затем — Марка, и втроем бережно уложили его на носилки.
Глаза Энэлайз наполнились слезами. Как ужасно чувствует сейчас себя ее гордый муж, находясь на глазах у всех в таком жалком виде!
Она не стала разглядывать дальше с палубы, как его будут заносить на корабль, а развернулась и пошла к Джонни.
Сын сразу же бросился ей в объятия и начал что-то лепетать ей на ухо. Но, полностью поглощенная Mapком, она почти не понимала. Она боялась даже обернуться, чтобы не встретиться своим взглядом с враждебным взглядом мужа, хотя уже прошло достаточно времени, и Марка должны были занести в его каюту.