Роковая музыка
Шрифт:
— А в качестве изъявления доброй воли, — вкрадчиво промолвил Золто, — мы предлагаем выплатить этот налог довыступления, а не после. Ну, что скажешь?
Мэр смотрел на них в полном изумлении, так как не мог представить себе, что у каких-то музыкантов могут быть такие деньги.
— Ваша милость, в послании говорится…
— Двести пятьдесят долларов, — повторил Золто.
— Ваша милость…
— Капитан, — произнес мэр, явно приняв некое решение, — тебе прекрасно известно,
Судя по всему, последнее обстоятельство сыграло в колебаниях мэра решающую роль. Мелкими жуликами они быть не могли, ну кому может понравится мелкийжулик?
— Да, но Псевдопо…
— А, они… Высокомерная толпа. Что плохого в музыке? — Он так и пожирал Золто глазами. — Особенно если она идет на пользу обществу. Пропусти их, капитан.
Сьюзен запрыгнула в седло.
Она знала это место. Даже была там однажды. Вдоль дороги установили новую ограду, но легче от этого не стало.
И время она тоже знала.
Именно после случившегося этот изгиб назвали Поворотом Мертвеца.
— Привет, Щеботан!
Бадди взял аккорд и встал в свою фирменную позу. Его окружало едва заметное белое сияние, похожее на блеск дешевых бус.
— А! А-а-а! И-и-и-и!
Приветственные крики превратились в уже знакомую стену звука.
«Я думал, что нас убьют люди, которым мы не нравимся, — подумал Золто. — А теперь мне кажется, мы погибнем от рук людей, которые нас обожают…»
Он осторожно огляделся. Вдоль стен стояли стражники, капитан у них был не дурак… «Надеюсь, Асфальт подогнал телегу туда, куда я его просил».
Он посмотрел на сверкающего в свете рампы Бадди.
«Пара выступлений на бис, потом вниз по черной лестнице и прочь отсюда», — подумал Золто.
Кожаная сумка была прикована цепью к ноге Утеса. Любому попытавшемуся ее украсть придется утянуть с собой и барабанщика, весившего целую тонну.
«Я даже не знаю, что мы будем играть, — подумал Золто. — И никогда не знал. Просто дую в трубу… и все. Это неправильно… Что-то тут не так».
Бадди взмахнул рукой на манер дискобола, и аккорд буквально прыгнул в уши зрителей.
Прежде чем музыка Рока заполнила его душу, Золто успел подумать: «Я умру. Это — часть музыки. Причем умру очень скоро. Я чувствую это. Каждый день. Смерть все ближе…»
Он снова взглянул на Бадди. Тот осматривал зал, словно искал кого-то в вопившей толпе.
Они сыграли «Музыку, Которая Трясет». Они сыграли «Туман Над Капустой». Они сыграли «Стремянку В Облака». (И сотни людей в зале поклялись, что утром же пойдут и купят гитары.)
Они играли с сердцем и особенно с душой.
Выбраться из зала им удалось только после девятого выступления на бис. Толпа все еще топала ногами, требуя музыки, когда они через окно в туалете спустились в переулок.
Асфальт высыпал содержимое мешка в кожаную сумку.
— Еще семьсот долларов! — объявил он, помогая музыкантам забраться на телегу.
— Отлично, — одобрил Золто. — А мы получаем всего по десять долларов.
— Скажи об этом господину Достаблю, — предложил Асфальт, когда лошади зацокали копытами, направляясь к городским воротам.
— Обязательно.
— Это неважно, — промолвил Бадди. — Иногда нужно работать ради денег, а иногда — ради представления.
— Ха! Ну уж нет, пусть другие ради этого работают!
Золто пошарил под сиденьем. Асфальт догадался поставить туда два ящика пива.
— Фестиваль — уже завтра, слышите, ребята? — проворчал Утес.
Они миновали арку ворот. Даже здесь был слышен топот тысяч и тысяч ног.
— А после него мы заключим новый контракт, — кивнул гном. — Со множеством нулей.
— Нули есть и сейчас, — сказал Утес.
— Да, но цифр перед ними нет. Эй, Бадди!
Они обернулись. Бадди спал, прижав к груди гитару.
— Погас как свеча, — хмуро промолвил Золто. И отвернулся.
Дорога уходила вдаль, бледная под светом звезд.
— Ты говорил, что хочешь просто играть, — вспомнил Утес. — Говорил, что слава тебе не нужна. Ну, а что ты скажешь сейчас, когда куча золота лежит под твоими ногами, а девушки бросают к твоим ногам кольчуги?
— Придется с этим мириться.
— Вот разбогатею и куплю себе карьер, — мечтательно произнес тролль.
— Да?
— Да. В форме сердца.
Темная ночь накануне грозы. Карета без лошадей, проломив хлипкую, по сути дела бесполезную, ограду, падает с обрыва. Кувыркаясь в воздухе, она достигает далекого дна ущелья — пересохшего русла реки, — где и рассыпается на части.
Вспыхивает вытекшее из каретных фонарей масло, раздается взрыв, и из клубов едкого дыма — трагедия тоже подчиняется законам жанра — выкатывается горящее колесо.
Самым странным было то, что Сьюзен не испытала при этом абсолютно никаких чувств. Она могла печально созерцать происходящее — потому что в таких обстоятельствах печаль уместна. Она знала, кто находится в карете. Но это уже произошло. И она ничего не могла сделать, чтобы это предотвратить, потому что, если бы она это предотвратила, ничего бы не произошло. Поэтому она просто смотрела, как все произошло. И ничего не предприняла. И это произошло. (Слишком много «произошло», но что поделать, если так все происходило?)