Роковая ночь
Шрифт:
— Прекрасная госпожа, — сказал я. — Хоть при этом свете разглядеть вас как следует невозможно, но все же того, что я вижу, достаточно, чтобы воспламениться! Однако подумайте, каково мое положение. Смертную казнь нельзя назвать счастливым стечением обстоятельств!
— Согласна, — сказала она, — однако опасность не так велика, как ты думаешь. Шах Тахмасп добросердечен и, возможно, простит тебя. А кем ты служишь?
Я назвался.
— Ладно, — сказала она, — теперь слушайся меня. Во-первых, оставь на сегодня раздумья о завтрашнем дне. Эта забота — дело Всевышнего, а не людей! Бог лучше знает, как
Тогда я решил последовать ее намеку и схватил незнакомку в объятия. Но у нее и в мыслях не было предаться любви и уступить мне: она вскрикнула и позвала других женщин, которые выскочили из-за кустов, где прятались, подслушивая наш разговор.
Я понял, что это была одна из невольниц персидской царевны, которая решила подшутить надо мной для своего развлечения. Одна из женщин, смеявшаяся над моим замешательством вместе со всеми, спросила:
— Ну что, Кале-Каири? Не хочешь еще позабавиться?
— Нет, хватит с меня, — ответила та, с которой я разговаривал, — я дорого поплатилась за свое любопытство!
Все двенадцать женщин обступили меня и принялись подшучивать, говоря:
— Ого! Молодой человек не теряет времени даром! Какая жалость, что теперь его казнят за эту маленькую задержку!
Та, которую я обнимал, спросила другую:
— Жизнь его в ваших руках, моя повелительница! Что вы решили?
— Что ж, подождем, — ответила ей царевна, казавшаяся все еще слегка испуганной, — не умирать же ему сейчас! Пожалуй, отведем его в мои покои и развлечем немного: пусть запомнит этот случай надолго. До сих пор ни один мужчина не бывал у меня в гостях!
И мне тут же принесли женское платье, одели и увели с собой на женскую половину. Налево и направо, вверху и внизу блестело золото и серебро и благоухали ароматические светильники; мой глаз отказывался различать вещи в сплошном сиянии и блеске. Мы прошли в комнату Зулейхи-бегум — ибо так звали царевну — и заняли места на обитых парчой сиденьях, поставленных на узорном ковре. Женщины сели полукругом и меня усадили с собой. Царевна велела подать прохладительные напитки и что-нибудь подкрепиться. Шестеро старых прислужниц принесли кушанье «махрама» и салат из сердцевины огурца с лимонным соком и разными травами, положенный в скорлупу кокосового ореха.
Салат ели по очереди, передавая скорлупу из рук в руки, пока она не опустела; затем пили воду из хрустальных чаш. После этого завязалась беседа.
Кале-Каири случайно или умышленно заняла место напротив меня и бросала на меня нежные взгляды. Видно было, что она не только не сердится, но, напротив, весьма довольна моей дерзостью; поэтому я также строил ей глазки и вообще расположился к этой особе. Зулейха тем временем расспрашивала меня о моей службе и о том, кто я.
— Меня зовут Хасаном, — отвечал я, — и попал я ко двору благодаря начальнику дворцовой челяди его величества шаха Тахмаспа, — и дальше рассказал ей о своей жизни.
— Ну, Хасан, — сказала она, когда я закончил, — а обо мне ты все знаешь. Я — шахская дочь Зулейха и хочу, чтобы ты свободно чувствовал себя в моих покоях. Забудь о том, что нас разделяет огромная разница в положении, и о том, сколь неуместно присутствие мужчины в девичьих покоях. Отвечай мне откровенно: кто из присутствующих здесь женщин нравится тебе больше всего.
— Кале-Каири, — ответил я, — ибо она очаровала меня! Но вы, конечно, не можете ставить себя на равную ногу с невольницами, — добавил я, чтобы не обидеть шахскую дочь, — ибо там, где появляется дочь Тахмаспа, затмевается всякая красота.
Вместо того чтобы обидеться, она согласилась:
— Это хорошо, что ты отдал ей предпочтение. Это доказывает, что вкус у тебя изысканный: ведь эта девушка и мне милее всех остальных!
И вместе с остальными она принялась поздравлять Кале-Каири и шутить по поводу одержанной ею победы. Ее любимица отвечала с присущим ей остроумием.
— Принесите ей лютню, — потребовала Зулейха, — и пусть она покажет своему воздыхателю таланты, которыми наградил ее Бог.
Девушка играла и пела превосходно и доставила мне истинное удовольствие. Восхищенный ее слухом и голосом, я бросился к ее ногам с изъявлениями любви.
Все опять рассмеялись. Наше веселье продолжалось до тех пор, пока не вошла старая прислужница и не сказала: «Светает! Время расходиться». Мне велели следовать за нею; я прошел к воротцам, которые женщина отперла своим ключом и выпустила меня. Стоял уже день, когда я добрался до того места, где ночевал обычно со своими товарищами по службе. Начальник караула спросил меня, что случилось и почему я провел ночь на стороне.
— Один купец из Шираза, мой хороший знакомый, собирался уехать в Басру и никак не мог проститься со мной! Мы с ним пили и угощались до самого утра, — солгал я ему, и он поверил.
Восемь дней спустя я дежурил в шахских покоях. Один из евнухов пришел туда и на мой вопрос, что привело его к государю, ответил: «Скажи, не Хасаном ли тебя звать?» Я отвечал утвердительно; он передал мне записку и тут же скрылся. В записке было начертано: «Завтра вечером вы можете задержаться в саду при гареме дольше положенного часа. На том же месте, где вы меня впервые увидели, вы найдете ту, которая весьма тронута предпочтением, оказанным ей вами перед всеми невольницами царевны».
Я не сомневался в том, что писала Кале-Каири, но все же был удивлен ее смелостью. Мысль о том, что ее склонность ко мне проявится так ощутимо, не приходила мне в голову. В восторге от выпавшей мне удачи я пошел к начальнику караула и сказал ему:
— Можно, я сегодня пойду в гости к дервишу, который недавно прибыл из Мекки?
— Можно, — ответил он и отпустил меня на всю ночь. Я тотчас бросился в сад и дожидался там условного часа, пока не заметил наконец в той же аллее фигуру женщины, двигавшейся мне навстречу. Эта была та, кого я ожидал. Я подбежал к ней и бросился к ее ногам.
— Встань же, Хасан, — сказала она, — и ответь мне: возможно ли, чтобы я нравилась тебе больше всех девушек, которые окружают царевну?
— Ты так мила и так хороша собой, Кале-Каири, — сказал я, — что не должна сомневаться в этом! Хоть я и провинился перед тобой и вряд ли ты обо мне хорошего мнения, но верь — твой образ всегда стоит у меня перед глазами!