Роковая женщина
Шрифт:
То, что работы Бальдура привлекали серьезное внимание критиков, и даже наиболее рисковых коллекционеров, ставило ее в тупик, однако у Саймона был инстинкт на подобные вещи, а у нее нет. Она любила, чтоб вещи были красивыми, а «красивость» была как раз тем, что Саймон — и значительная часть художественных критиков — наиболее презирал.
То же самое чувство испытывали по отношению к ней в модельных агентствах и журналах мод — она и недели не прожила в Нью-Йорке, как усвоила, что приговор «красотка» в модельном бизнесе равносилен поцелую смерти. Хорошеньких девушек — десяток на дюжину, и редким счастливицам удается получить работу в каталогах либо в рекламе нижнего белья, если у них для этого подходящие ноги.
Подходящие ноги у Алексы
Она продвигалась сквозь толпу, дабы убедиться, что «нужные» люди встретились с Бальдуром — волосатым, угрюмым великаном, таким же уродливым, как его картины. Алекса устала, но чувствовала удовлетворение. Саймон купил галерею, принадлежавшую старому де Ласло, более из-за имени и доброй славы, чем почему-либо еще. Де Ласло первым выставил Де Кунинга, Поллока, Лихтенстайна, Уорола, и его галерея когда-то являла собой истинный срез современного искусства в Нью-Йорке. Безошибочно находя новые дарования, но будучи никаким бизнесменом, де Ласло пребывал в состоянии неизменного банкротства и умер всеми почитаемым, но нищим. Саймон, который давно уже баловался бизнесом от искусства, разглядел здесь неплохую возможность заработать и ухватился за нее. Он снял новые площади на Мэдисон авеню и 57-й улице, оставил заниматься ими Алексу, а сам укатил в Европу, в поисках художника, достаточно неизвестного, чтобы сделать новое открытие галереи событием в глазах нью-йоркского художественного мира.
Как ни мало волновало Алексу искусство, галерея была ее творением, так же, как дискотека и ресторан Саймона, ибо в этих случаях он тоже препоручал ей большинство деталей. Ее задачей было решать проблемы, которыми Саймон не желал утруждать себя, пока он был занят тем, что изыскивал новые и все более блистательные способы выкачивать у людей деньги — хотя сам всегда полагал себя художественным дилером. Более того — она отлично с этим справлялась, что признавал и Саймон. Она удивилась, обнаружив, как быстро учится, как схватывает все буквально на лету, и была благодарна Саймону за то, что он дал ей возможность совершить это открытие. Она обучилась художественному бизнесу так же быстро, как освоилась в других предприятиях Саймона, и они составляли ее главный интерес, хотя и принадлежали ему. Без малейшего увлечения искусством, Саймон наслаждался положением художественного дилера, которое давало ему определенный вес в обществе и приносило немалый барыш.
Эту сторону дела он полностью оставил за собой. Он закончил одну из тех школ в Швейцарии, что обслуживают международных богачей, и, похоже, оттуда приволок бесконечную череду юных нефтяных шейхов, желавших инвестировать кинопроизводство, наследников греческих флотилий, жаждавших владеть долей в модной нью-йоркской дискотеке, детей ливанских торговцев оружием, которых вообще не волновало, во что вкладывать деньги, лишь бы это делалось в Нью-Йорке.
У однокашников Саймона не было желания делать деньги — денег у них и так было сверх меры, искали же они сферы деятельности более возбуждающей, чем нефтяные танкеры, швейцарские банки или тяжелая индустрия, инвестиций, которые привели бы их на светские приемы и дали шанс знакомиться с красивыми девушками при благоприятных обстоятельствах. Деньги, вытягиваемые у них Саймоном, не были, по их понятиям, «серьезными» — они инвестировали его авантюры для развлечения или чтобы доказать женам и любовницам, что на самом деле они вовсе не такие уж тупые ребята. Они были наименее требовательными вкладчиками.
Саймон составлял список приглашенных сравнительно осторожно — в этой области, по крайней мере, его взгляды были вполне определенны. Его инвесторы желали встречаться со знаменитостями, ему же нужно было привлечь тех людей, что могли действительно купить картины Бальдура. Это была деликатная задача — соблюсти точные пропорции, смешивая деньги и славу, и Саймон провел с Алексой целый вечер, неустанно сверяясь с мощной стопкой глянцевых журналов, выуживая имена,
— Баронесса Тиссен, если она в городе. Лео Лерман, конечно. Лиз Смит. Несколько хорошеньких девушек…
— Каких?
— Ради Бога, Алекса, любых хорошеньких девушек, при условии, что они прилично одеваются. Однако не Кики Лобанос.
— Почему нет? Где ты найдешь более хорошенькую?
— Мне нужны свежие лица, а не обглодки с приемов Джорджа Вейденфилда. Бенуа де Монтекристо, естественно. Генри Гельдцалер, Томас Ховинг — весь художественный истеблишмент — если ты сможешь заполучить одного, явятся и все другие, из страха что-нибудь пропустить. Джекки Онассис [14] ?
14
Жаклин Кеннеди-Онассис (умерла в 1996 г.) успешно занималась издательским делом, специализируясь в области искусства.
— Я уже пыталась. Ее секретарша сказала, что она не приедет.
— Позвони еще раз. Скажи, что Бальдур ищет издателя и не хочет говорить ни с кем, пока не повидается с ней! Грета Гарбо?
— Я думала, она нигде не бывает, разве нет?
— Попытайся, попытайся! Ага, Артур Баннермэн! Пригласи его.
— Саймон, Гарбо — это более реально. С чего ты взял, будто Артура Баннермэна заинтересует открытие выставки Бальдура?
— Сколько раз тебе повторять? «Вернисаж», а не «открытие». Баннермэн — крупный коллекционер.
— Да, но я не думаю, что он выходит в свет. Ты уверен, что не имеешь в виду Роберта Баннермэна? Того, который недавно развелся?
— Роберт Баннермэн совсем не интересуется искусством. Я его знаю. — Он сделал паузу. — Баннермэны, — сказал он, прикрыв глаза, словно испытывал экстаз от самого звука имени. — Боже мой, что за семья, если вдуматься! Сплошные деньги. Кто-то мне рассказывал, что Ховинга однажды посетила идея устроить в Метрополитен-музее специальную выставку сокровищ Баннермэнов — можешь себе представить, какими шедеврами они владеют, — но, когда он предложил это Артуру Баннермэну, тот только покачал головой и произнес: «Нет, не думаю, что матери это понравится». — Он рассмеялся. — Знаешь, как много у них денег?
— Саймон, я не идиотка. Мне известно, кто такие Баннермэны. Я не абсолютно невежественна.
— Хорошо, хорошо, просто запиши ею имя, и пойдем дальше.
Она записала имя. Артуру Алдону Баннермэну будет послано приглашение, однако она знала, что это пустая трата времени и почтовые расходы. Саймон может, в конце концов, заполучить Джекки, возможно, даже Бенуа де Монтекристо, но Артура Баннермэна — никогда. Баннермэны были настолько близки к положению королевской семьи, насколько это возможно в Америке — так, что когда она заглянула в телефонную книгу, оказалось, что это имя не внесено в списки. В конце концов, она послала приглашение на адрес Метрополитен-музея с пометкой «Пожалуйста, перешлите».
И теперь она двигалась по галерее, с удовольствием отмечая, что миссис Онассис не только пришла, но и погружена в беседу с Бальдуром, хотя, как они общаются, оставалось тайной, ибо Бальдур совсем не говорил по-английски, те же, кто, как Саймон, знали иностранные языки, казалось, были не ближе к нему, чем Алекса.
Миссис Онассис была в черных шелковых брюках и такой же блузе, с довольно скромными украшениями для женщины ее положения. Алекса бросила на себя взгляд в зеркало и убедилась, что сама она одета много лучше. На ней был короткий белый шелковый жакет-болеро поверх черной шелковой блузки с воротником-хомутом и черная юбка из джерси от Донны Каран, открывающая ноги несколько больше, чем это было удобно. Алекса тратила слишком много денег на одежду, но, независимо от того, сколько она тратила, ей бы их все равно не хватало. Саймон хорошо ей платил, и она была бережлива во всем остальном, но одежда была ее единственной слабостью. Конечно, думала она, когда не нуждаешься в другом.