Роковое наследство
Шрифт:
Несколько минут прошло в мертвом молчании. Наконец Ирен спросила:
– В этой лечебнице и находится до сих пор Ренье?
– Нет, – ответила графиня Маргарита, – он уже покинул лечебницу.
– И где же он теперь?
– У меня. В моем особняке де Клар продолжается его тяжкое и мучительно выздоровление. Нож Малу задел легкое.
– Так вы говорите, – начала нерешительно Ирен, – что нынче он в Париже?
– Именно так. Я не солгала вам ни единым словом.
– Куда я могу написать ему? Как и когда навестить?
– И написать, и прийти вы можете ко мне, в особняк де Клар.
XIII
МОГУЩЕСТВО МАРГАРИТЫ
Cнаружи царила тишина. Грушевая улица, которая и днем-то оживлялась лишь редкими шагами случайных прохожих, теперь, когда наступила ночь, могла послужить пристанищем разве что для призраков, обыкновенно обитавших на кладбище (его ворота давно закрыты и охраняются сторожевыми собаками), призраков, чье существование так упорно оспаривают философы.
В отличие от них, мирные обитатели кладбищенского квартала, люди, скептически настроенные по отношению ко многому в жизни, опасаются этого города мертвых и особенно побаиваются так называемой «верхней» его части, откуда так хорош вид на граничащие с ним поля.
Именно о «верхней» части издавна рассказывали всяческие истории. Так, отправившись в декабре 1847 года навестить могилу – тогда еще совсем свежую – моего друга и наставника Фредерика Сулье, я продолжал свою прогулку, бродя по живописному предместью, что примыкает к северо-восточной стене кладбища, и получил там некоторые (хотя и несколько туманные) сведения о призраках, обретающихся на Пер-Лашез.
Их сообщила мне худенькая светловолосая девочка лет десяти, которая пасла свою козу на лужайке, уже обреченной на гибель: со всех сторон ее окружали груды камней, предназначенных для будущего строительства.
Уже смеркалось. Девочка спросила меня, который час, и торопливо начала отвязывать козу, приговаривая:
– Пора, а то темняки сейчас придут. (Правильность написания слова «темняки» я не гарантирую.)
На мои расспросы, кого она называет «темняками», девочка ответила:
– Я про них ничего не знаю. Знаю только, что прижмутся они к стенке и «глазеют».
«Глазеют» – так говорят обычно о любопытных, что смотрят из окон или со своего балкона.
– А много их? – продолжал я свои расспросы.
– Тучи.
– И что же они делают?
– Я же говорю – «глазеют».
Судя по ее словам, призраки эти были не то чтобы совсем уж трусливые, но и не слишком отважные. Они жались к кладбищенской стене, устремив свои пустые глазницы на поля и пустыри, что окружали их тюрьму.
Моя маленькая собеседница больше ничего о них не знала.
Во времена, когда происходит история, о которой мы повествуем, в пустынных аллеях парижских кладбищ усилили собачью охрану, но, как я полагаю, вовсе не из-за «темников» и прочих призраков.
В Париже случилось неслыханное злодеяние, о котором долго еще будут помнить столичные жители. Многие, очень многие вздрагивают от ужаса при мысли об этом чудовище, совершившем уникальные в своем роде преступления, – о сержанте Бертране, обожателе покойниц: отвратительная страсть заставляла этого человека разрывать могилы.
И хотя сей ужасный донжуан чаще всего посещал кладбище Монпарнас, предосторожности были приняты и для всех остальных мест упокоения. На каждом кладбище с этих пор стали держать больших сторожевых собак.
...Ирен и графиня Маргарита сидели друг подле друга.
Ирен можно было бы счесть совершенно спокойной, если бы не бледность ее лица и темные круги под опущенными долу глазами.
Графиня молчала и казалась целиком погруженной в свои мысли.
Потом она встала, откинула муслиновую занавеску, что загораживала окно, и выглянула на улицу.
Луну застилали облака, так что окрестности были погружены в темноту. Едва-едва можно было рассмотреть деревья и памятники кладбища.
Отчетливо виднелась лишь могила полковника – белая на черном фоне.
Но графиня Маргарита вовсе не собиралась любоваться ею. Она пристально наблюдала за окном особняка Гайо – окном Щевалье Мора.
Ни единого лучика света не пробивалось сквозь закрытые ставни.
– Сударыня, – промолвила Ирен, – когда вы пришли ко мне, вы сказали, что будете говорить о моем отце.
Ни единого лучика, сказали мы, и мы не солгали. Однако же щель между створками ставней в окне шевалье Мора не была совершенно черной, а это значило, что в комнате все же горел свет.
Наверное, окно занавесили плотной шторой, чтобы было похоже, будто никого нет дома.
Маргарита подошла к Ирен и сказала:
– Я не забыла своего обещания, но, признаюсь, я надеялась услышать от вас хотя бы несколько добрых слов о Ренье.
– Чтобы что-то сказать, нужно сперва все хорошенько обдумать, – прошептала Ирен.
– Может, вы не поверили моему рассказу? – спросила графиня, садясь.
– Поверила, сударыня, – отозвалась Ирен. – Потому-то у меня так тяжело на сердце. Однако за вашим рассказом стоит многое, чего я не знаю. Вы нанесли тяжкий удар по моим чувствам, но вы не убили моей сердечной привязанности. Во всяком случае, я на это надеюсь...
Она поколебалась, но потом все-таки прибавила:
– Вдобавок я чувствую угрызения совести. Мне стыдно моих подозрений.
– У вас благородная и чистая душа, – сказала графиня, беря Ирен за руку. – И я не обманываюсь насчет трудности моей миссии. Вполне возможно, я должна была начать с другого. Вокруг вас и в самом деле есть тайна, о которой вы не имеете ни малейшего понятия. Знаю ли я о ней чуть больше вашего? На этот вопрос я отвечу позже. Мне еще многое нужно вам сказать. Прежде всего я должна объяснить, почему позволила себе, хотя и не имею на это ни малейшего права, присмотреться попристальнее к вашей жизни. Только из-за вас, поверьте, из-за вас одной заинтересовали меня ваш отец и ваш жених, хотя я и знала их обоих задолго до того, как впервые увидела вас. Вы слушаете меня?