Роковой бриллиант дома Романовых
Шрифт:
И в Германии…
И крик о помощи лежавшего в бреду в доме танцовщицы из Петрограда, несмотря на далекое расстояние, нашел путь к одному верному сердцу, к сердцу матери.
В Германии. В Берлине.
Когда баронесса фон Бренкен пришла домой, ночь уже спустилась над окутанным туманом Берлином. День был холодный и дождливый, деревья в Тиргартене были похожи на черные привидения. Баронесса поставила свою маленькую корзинку на кухне. Она побывала в швейцарском посольстве. В корзинке находились шоколад, сгущенное молоко и банки с мясными консервами сущая драгоценность для Германии, изголодавшейся
Баронесса Матильда прошла в квартиру швейцара и раздала детям шоколад. Сам швейцар, ландштурмист, находился на фронте против англичан. Жена днем работала на заводе военной амуниции. Дети с ликованием окружили баронессу. В это время страшнейшей нужды, когда население Германии должно было кормиться главным образом свеклой, эта все еще красивая женщина с белыми волосами, обрамлявшими ее розовое лицо, показалась детям ангелом, пришедшим из иного, прекрасного мира, не знавшего голода.
Она снова вернулась в свою квартиру. Перед ней расстилался ряд комнат. В наступающих сумерках казалось, что им нет конца. Стеклянный шкаф излучал жуткое сияние. С улицы доносился мерный шаг. Это шли рекруты.
Баронесса села перед изображением Мадонны голландца Гооза. Картина висела между окнами, и там стояло ее резное кресло…
— В грудь Твою вонзится меч, Мать всех матерей земных! Все земное страдание стекается сейчас в сердца матерей. Разверзаются источники божественного вдохновения. Потоки веры, молитвы и чистейшей любви кружатся по истерзанному миру, исходя из страданий матерей.
Наступила мертвая тишина. Лучи таинственного света падают с улицы в комнаты, находящиеся во мраке.
Как вдруг на площадке лестницы раздаются быстрые мужские шаги. Баронесса неподвижно смотрит на дверь.
Дверь бесшумно отворяется. Она отворяется широко, и в бледном двойном освещении, доходящем из освещенного бельэтажа через лестницы до галереи, стоят четыре тени. Четверо мужчин. Они молча вошли и поклонились. Баронесса широко раскрыла глаза, как ребенок, увидевший чудо. Ее рот вздрогнул от болезненной радости. Ее руки, светясь, поднялись из-под накидки:
— Сыновья! Мои милые, милые мальчики! Откуда вы? Боже мой, что за счастье! Я не выдержу его!
Все четверо остановились перед нею, едва заметно улыбаясь. Только один из них ее сын — Вольдемар фон Бренкен, в форме русского морского офицера; остальные мужья ее дочерей:
Эжен Раймонд, адвокат и французский артиллерийский офицер.
Вилльям Грей, лейтенант английского воздушного флота.
Капитан-лейтенант Кнут Горст фон Лейнинген, командир германской подводной лодки.
Четверо молодых людей, выровнявшись, остановились перед пятидесятилетней женщиной. Глубоко задумавшись, она гладит светлые волосы.
— Как вы посмели в вашей форме — ведь вы же находились во враждебных армиях! Разве вы рискнули в таком виде приехать в Берлин? И ты, Вольдемар… Добрался сюда… От Черного моря? Как странно!.. Еще несколько недель тому назад мне рассказывала сестра милосердия Анжела Стренсен, посетившая лагеря военнопленных в Сибири, что видела тебя и говорила с тобой на обратном пути в Севастополь. Она сказала, что ты здоров… Но как попал ты сюда из Севастополя? Ах, Боже мой, что за ярко-красная кровавая рана у тебя над лбом? Вольдемар, ты ранен? — И почему? — Да почему же вы молчите, как убитые, мои мальчики?
Тогда заговорил сын, Вольдемар фон Бренкен (он говорил торжественно, патетически, как драматический актер, сам как будто с удивлением прислушиваясь к звуку своего голоса):
— Мама! Я не из Севастополя. Я прибыл из Петрограда! Там вспыхнула красная революция! Там бьются дико, беспощадно. Я… — он оборвал свою речь.
Глаза баронессы Матильды, словно сквозь туман, увидели огненную надпись: "Мене, текель, фарес". Гигантская рука… Рука титана… Божья Рука кровью написала эти слова на небе… Искры сыпались, гранаты рыли землю маршировали легионы… Легионы… Армии… Народы!..
Эжен Раймон поглядел своими светлыми, как стекло, глазами на мать своей жены Гудрун.
— Мы взяли штурмом германские позиции, мама. Немцы отчаянно удерживаются в своих последних окопах. Мы боролись дни, недели — земля дымится от крови. Проволочные заграждения начинены извивающимися в судорогах человеческими телами. Воздух полон криками умирающих…
Баронесса заглянула сквозь его стеклянные глаза в его душу и ей хотелось крикнуть… — Но ведь ты же мертв, Эжен Раймон! — В мистическому ужасе ей захотелось подскочить. Она чувствовала, как ужас ледяным холодом обдал ее сердце. Но с ее губ не сорвалось ни единого звука. Ее взгляд с мучительной тоской был прикован к Вилльяму Грею.
— Это невозможно, это никак невозможно! — беззвучно пробормотала она. Это только сон! Мистификация. Вилльям, как ты мог так быстро примчаться из восточной Африки? Твое письмо, пересланное мне Красным Крестом через Женеву, все еще лежит в серебряной шкатулке на столе.
Тогда англичанин заговорил и неожиданно показал две сломанные руки, и только теперь баронесса Матильда поняла с мучительной ясностью, что это кровь, эта кроваво-красная лента, лента чести и мучения на груди летчика. Он сказал:
— Немцы под командой Леттова-Форбека у Невалы прорвали наш фронт! Мама! Мы имели над ними несметный перевес! Нас было сто тысяч! Немцев была маленькая кучка… Изголодавшиеся туземцы-аскари с белыми предводителями… фермерами, солдатами! О, дорогая мама, что это была за битва! Я еще видел, как они стремились достигнуть португальской границы… Потом…
Несчастная женщина, всплеснув руками, закрыла лицо, но сейчас же снова опустила руки.
— А ты! А ты, Кнут Горст! Отец моего златокудрого внука Генриха! Муж моей горячо любимой Евы! Кнут Горст?
Но командир германской подводной лодки не открыл глаз. Зато его голос звучал ясно и уверенно:
— Мы стоим непобедимые на востоке и западе. Вы слышите! Орудия генерала фон Белова во главе пятой армии из германцев и австрийцев отбросили итальянцев к реке Пиаве. Кадорна напрасно послал на смерть полумиллион людей! Сети в Океане… Голубые тени! Зеленая бездна!.. Товарищи! Еще пять минут! — он опустил голову.
— Кнут Горст! Кнут Горст! Ты утонул! Твоя подводная лодка утонула! Ты мертв! Что за смерть! О, мои сыновья! Вы храбрые! Ах, какое горе! Что за мука!