Роковой секрет
Шрифт:
— Все мы допускаем ошибки, но у тебя есть время их исправить. Рафаэль. — Голос старика резко меняется. — Я чувствую, что ты удручен чем-то еще. Имеет ли это какое-то отношение к гостье, что жила в моем доме?
Выпустив руку дона, я упираюсь локтями в колени и виновато опускаю голову.
— Да.
— Должно быть, она красивая?
— Я солгу, если скажу, что это не так. Она красива. Жаль, что ты не видишь и не можешь это подтвердить.
— Знаешь, что я сейчас понял? Став старше и мудрей, я понял, что семья — это безграничная сила, а жизнь — лишь мгновение. Настолько мимолетное, что зачастую мы просто не замечаем нужного момента для счастья. А этот момент бывает один раз в жизни. Упустишь — другого не будет. А если и будет, уже не то. Я прожил, лишив себя самого дорогого, но с твердой уверенностью, что поступил правильно. И что в итоге? Мы не всесильны, Рафаэль. Иногда нужно остановиться и начать жить. Если ты любишь эту женщину, действуй. Теперь ее единственное безопасное место только рядом с тобой. Особенно в свете последних событий. Ты должен позаботиться о ней. Не повторяй моих ошибок.
Поцеловав ему напоследок руку, я молча направляюсь на выход. С четким осознанием того, что дон прав: мы теперь связаны, и она пострадает в любом случае. Поэтому только держа Солу рядом с собой, я смогу хотя бы попытаться защитить ее.
— Рискни потерять все, абсолютно все, и тогда приобретешь гораздо больше, — долетает мне в спину, и на секунду я замираю.
— Спите крепко, синьор Сандро.
Не оборачиваясь, я покидаю спальню дона.
Теперь я твердо убежден, что рано или поздно правда всплывет, и тогда война будет неизбежна. Я столько лет жил с постоянным страхом, держался с этим грузом на плаву, но только сейчас понимаю, насколько все паршиво. Сейчас это лишь вопрос времени. Поговорив с крестным отцом, я словно нырнул в ледяную прорубь, настолько отрезвляющий эффект производят его слова. Я не намерен больше терять ни минуты. Первое, что нужно исправить — это вернуть Солу. Я вспылил, обвинил девушку в своих грехах и, если из-за своего необдуманного поступка потеряю ее, то сам всажу пулю себе в лоб. Я просто конченый идиот. Можно сказать, бросил ее на поле боя в самый разгар битвы.
А как только Сола снова окажется рядом и в безопасности, я займусь Салуки.
РОКСОЛАНА
Мое лицо мокрое от слез, как и окно — от мелкого дождя, капли которого наперегонки струятся по стеклу. Я провожаю взглядом каждую, мечтая так же появиться и исчезнуть от порыва злого ветра, сгинуть в небытие, чтобы не чувствовать ту боль, что сейчас разрывает меня изнутри.
«Я выпита до дна», — шепчу в пустоту убитым тоном, прикасаясь ладонью к холодному стеклу, по которому безнадежно стучат капли. А потом их смывает бурным потоком внезапно начавшегося ливня. «Как мне теперь жить без него, скажите… дайте ответ… есть ли жизнь без него?»
Отчаянно хочется, чтобы Рафаэль как можно сильнее прижал меня к себе и дал понять, что это всего лишь страшный сон. Мне жизненно необходимо почувствовать его сладкий и терпкий запах. Хочется хоть на долю секунды перестать думать о нем, но я не могу. Слишком много желаний, но он не услышит ни одного. А я не услышу в ответ главного, того, что ждала с самого начала: «Я больше никуда тебя не отпущу».
«Скажи это хоть сейчас, прошу, скажи, и я выпрыгну и побегу к тебе пешком. Только скажи…»
Внезапно мои терзания обрывает резкое торможение автомобиля, и я впечатываюсь лицом в переднее сиденье. От болезненного столкновения с моих губ срывается тихое шипение. Растирая место ушиба, я выглядываю в лобовое стекло и застываю в ужасе, когда понимаю причину столь резкой остановки.
Глава 32
РОКСОЛАНА
Сердце заходится в бешеном ритме, но одновременно я испытываю болезненное облегчение, когда понимаю, что это Рафаэль. Неотрывно наблюдаю, как он с некоторыми усилиями вылезает из машины и мгновенно попадает под ливень. Но, по всей видимости, мокрая одежда мужчину мало волнует, потому что какое-то время он просто стоит, замерев на месте. Плотная стена проливного дождя лишает возможности рассмотреть его лицо, я вообще практически ничего не вижу, кроме очертания напряженной мужской фигуры, но почему-то кажется, что сейчас его взгляд пронзает меня насквозь. Сердце вмиг превращается в хрупкий хрусталь, ведь Рафаэль решительно устремляется к нашей машине, будто услышал, прочитал мысли, которые с ревом носятся в моей голове, бередя и без того раненую душу.
Балдо молчит. В салоне повисает неловкая тишина. Ощущение, будто секунда, и воздух окончательно покинет мои легкие.
Дверь резко распахивается, и я невольно шарахаюсь в сторону, когда в салон попадают холодные капли дождя, а следом появляется и протянутая ладонь Рафаэля. Я не шевелюсь, лишь завороженно слежу, как прозрачные капли скользят по смуглой коже, из-под которой выступают очертания крепких мышц и выпуклых вен. Закатанные до локтей рукава рубашки позволяют мне сполна насладиться этим танцем, пока его рука не исчезает, и в салоне не появляется лицо. Рафаэль наклоняется ближе ко мне, заставляя встретиться с опасной чернотой его глаз, в которых последний раз я видела ненависть. Правда, сейчас они пусты. Словно погасшие угли, и дна не видно в этом мраке отчаяния…
— Идем, Сола.
Я по-прежнему не решаюсь подать руку, хотя последнее, чего мне сейчас хочется — злить его.
— Куда? — всхлипываю, вытирая ладонями заплаканное лицо.
— Домой, — хрипит он и сам берет меня за руку, крепко сжимая запястье, но больно не делает, не дергает, не применяет силы, будто предоставляет мне право выбора.
Судорожно всхлипнув, я с его помощью вылезаю из машины. От холодного ливня у меня сразу же перехватывает дыхание. На мне всего лишь тонкое атласное платье, и, кажется, секунды вполне достаточно, чтобы промокнуть до нитки. Но Рафаэль не спешит укрыть меня от непогоды, смотрит в упор, а я только и успеваю жадно глотать воздух, то ли от прохлады, то ли от его испепеляющего взгляда. Темные влажные пряди намокли и небрежно свисают на лицо, которое вновь пугает своим холодом и безразличием.
— Я боюсь тебя… — запинаюсь, нервно сглотнув напряжение, — и сяду к тебе в машину лишь при одном условии: ты больше не тронешь меня.
— Я обещаю.
После этих слов он молча тянет меня за собой и, раскрыв дверцу дорогого спорткара, помогает устроиться в салоне. Потом обходит капот и занимает водительское сидение. Только вот с места мы не трогаемся. Рафаэль тяжело наваливается локтями на руль и смотрит куда-то себе под ноги. Его длинные пальцы ритмично барабанят по разбитым костяшкам, а затянувшаяся тишина подобна ледяным тискам, сковывающим мое тело. Я не решаюсь нарушить молчание и, отвернувшись к окну, утыкаюсь лбом в холодное стекло. Правда, ненадолго. Вскоре мозолистая ладонь накрывает мою коленку, и я вздрагиваю. Перевожу встревоженный взгляд на Рафаэля, который уже всем корпусом подается в мою сторону. И пикнуть не успеваю, как он сгребает меня в охапку, но тело по инерции дает отпор, и я выставляю перед собой ладони.
— Не бойся, — хрипит он, все равно притягивая меня к себе. — Иди сюда, девочка. — Усадив к себе на колени, он шумно выдыхает, зарываясь лицом в мои волосы, и еще крепче сжимает в объятиях. — Прости, — мужской низкий голос топит в своей глубине, и я уже знаю, что у меня нет шанса на спасение, — прости меня, Сола. Я не хотел причинять тебе боль. Прости.
Его слова одним мощным ударом разбивают густой туман сознания, осколками пронзая и сворачивая мое нутро в болезненный спазм. Но одновременно с этим приходит и понимание его предыдущей реакции. Рафаэль переживает горе, в конце концов, от его руки умер его собственный сын. И сейчас этот человек, который учил меня не извиняться и не оправдываться, будто распятый на кресте, кается передо мной.
Он так крепко обнимает меня, что своими сильными руками перекрывает мне доступ кислорода, Наши тела находятся невероятно близко, кажется, даже через влажную одежду я ощущаю огонь его горящего тела. Кровь за жалкую долю секунды разгоняется, закипая в венах, а его порывистое дыхание опаляет замерзшую кожу подобно языку взбесившегося пламени, и я окончательно забываю о мокром, холодном платье. Меня бросает в пот, а от накрывшей истерики больше не получается сдерживать слезы.
Вцепившись пальцами в широкую шею, сама притягиваю Рафаэля как можно ближе, а мои плечи содрогаются от рыданий.