Роковой шаг
Шрифт:
— С твоей стороны очень мило так заботиться обо мне, — беспечно сказал Ланс.
— Придет день… — начала я.
— Довлеет дневи злоба его, — процитировал он. — Хороший девиз. Это один из моих девизов. Ты должна сделать его своим, Кларисса. Ну вот, я пришел и через миг буду с тобой.
Пока Ланс не вернулся, я лежала в тревоге. Он тихонько скользнул под одеяло и обнял меня.
— Позволь мне поцелуями разгладить эти насупленные брови. Помни, я тот, кого ты любишь… у меня полно недостатков… но ты все равно меня любишь.
Он был так пылок в любви, и я
ДУТОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
Наступило Рождество. Ланс и я поехали в Эндерби. Жанна, конечно, поехала с нами. Было так чудесно опять вернуться в лоно семьи.
Дамарис обрадовалась нашему приезду, и я была тронута той серьезностью, с которой она изучала меня, чтобы убедиться, что я счастлива в замужестве. Джереми стоял рядом с ней, встречая нас, и хотя он был более сдержан, я знала, что радость его искренна. Сабрина с разбегу налетела на меня и обняла мои колени.
— Ты приехала домой, — кричала она. — Кларисса приехала домой! Ты теперь останешься? Я хочу показать тебе моего нового пони. Его зовут Цыган, потому что дедушка Ли купил его у цыган. Он может много миль пробежать галопом и никогда не устанет, как другие пони. Пойдем, посмотрим его!
— Не сейчас, дорогая. Еще будет время, — сказала Дамарис.
— Нет, сейчас… ну, пожалуйста!
— Дай мне сначала помыться и переодеться, Сабрина, — сказала я.
Это была все так же Сабрина, чьи собственные дела оказывались настолько неотложными, что ей было трудно представить, как может существовать еще что-то столь же важное.
Она прибежала в нашу комнату. Это была комната, в которой мы провели нашу первую ночь; комната, будившая в Дамарис такие воспоминания. Прочитав ее записи, я все поняла. Дорогая Дамарис! Теперь я была близка с ней как никогда зная, сколько она страдала и как наконец-то пришла к своему счастью с помощью Джереми и меня. Это по-особому связало нас. Я никогда не забуду, что мы значили друг для друга, и хотя сейчас я уже не нуждалась в ее заботе и вела свою собственную жизнь, связь между нами была все еще сильна.
— Можно я останусь здесь с тобой, Кларисса? — спросила Сабрина. — Эта комната лучше, чем моя.
Она прислонилась щекой к пологу и умоляюще посмотрела на меня. Ланс сказал:
— Ты не можешь теперь спать с Клариссой, ведь я здесь.
— А почему не могу?
— Потому что это мое место.
— Ты можешь спать на моей кровати.
— Ты очень добра, но, знаешь, я предпочитаю эту кровать.
Она бочком подошла к нему.
— Моя кровать хорошая. Нэнни Керлью придет и укроет тебя одеялом — — Вынужден отказаться от этого удовольствия, — сказал Ланс.
Сабрина нахмурилась, но без всякой враждебности. Он нравился ей; единственное, что она имела против него, это то, что он забрал меня отсюда.
Ланс взял ее на руки, причем она немного посопротивлялась для виду. Он выставил малышку за двери и закрыл за ней. Я услышала, как Сабрина засмеялась и побежала по коридору.
— Вот кто будет жить так, как захочет, — сказал он. — Она своего добьется, вот увидишь.
— Это славное существо.
— Мне кажется, все ее немного балуют, за исключением достойной Нэнни Керлью.
Он прижал меня к себе; я знала, что он вспомнил о первой ночи, которую мы провели в этой комнате.
Это было счастливое Рождество. Надо было навестить родственников, и все праздники по традиции проходили в основном в Эверсли-корте. Были украшения из остролиста и плюща; церемония внесения рождественского полена; рождественские гимны; всенощная в канун Рождества; поцелуи под белою омелой; сладкие пироги в форме гробов, которые изображали вифлеемские ясли. Сабрина любила раздавать «рождественские коробочки» на другой день после Рождества, когда всякий, кто оказал услугу семье, получал «коробочку», то есть денежный подарок. Прадедушка Карлтон ворчал о том, что он и так оказал торговцам услугу, купив их товар, и ему непонятно, почему он должен награждать своих слуг. Это они должны дать ему «рождественскую коробку».
— Чепуха, — сказала прабабушка Арабелла. — Ты же знаешь, что никогда не отменишь «рождественских коробок».
— Бедный прадедушка, — вставила Сабрина. — Никто не дает ему «рождественской коробочки».
И тут она подошла и сунула ему в руки блестящий новый пенни, и старик, по сути очень сентиментальный, сказал, что это лучший рождественский подарок, который он когда-либо получал, и что он будет носить его с собой до конца своих дней и его положат ему в гроб.
Это очень заинтриговало Сабрину и испортило ее щедрый жест, ибо было ясно, что она теперь станет жить в предвкушении этого зрелища.
— Не ворчи, Карлтон, — сказала Арабелла. — Если тебе позволить, ты у всех отобьешь охоту веселиться.
Казалось, ничто не изменилось в Эверсли. Одно Рождество было похоже на другое. Но, конечно, каждый раз были какие-то изменения. Сабрине теперь было пять лет, а прадедушка Карлтон сильнее задыхался, когда гулял в саду; у Арабеллы появилось больше седины; седина стала появляться и у Присциллы. Я уже несколько месяцев была замужней женщиной. Да, время не стояло на месте.
Когда мы вернулись в Лондон, Ланс вдруг заразился энтузиазмом, охватившим весь город. Однажды он пришел домой, лихорадочно возбужденный.
Помню, был уже вечер, холодный январский вечер. Дул северный ветер, пошел снег. В гостиной горел камин, и я сидела возле него, когда Ланс ворвался в комнату.
Он сбросил с себя тяжелое пальто и подошел к огню, поднял меня и крепко прижал к себе, смеясь.
— Мы будем богаты… богаче, чем ты мечтала, — сказал он. — Боже, это величайший шанс из всех, достававшихся кому-либо.
Меня охватила легкая дрожь. Я всегда очень беспокоилась, когда Ланс играл; он это знал и старался, чтобы мне было поменьше известно о его деятельности. Иногда он сообщал мне о каком-нибудь фантастическом выигрыше, но всякий раз при этом я думала, какие же огромные проигрыши ему предшествовали.