Роковой шаг
Шрифт:
— О, Сабрина, — сказала я. — Это у тебя не получится. Ты должна жить здесь и быть счастливой.
— Этого теперь не будет, потому что… я убила ее.
— Чепуха.
— Нет, я действительно убила. Я ведь каталась на коньках, а она пришла и спасла меня, и это убило ее.
— Нет. Все происходило вовсе не так. Она болела задолго до твоего рождения и заболела снова.
— Но она бы не заболела, если бы не простудилась на льду.
— Послушай, Сабрина, нам следует забыть все это. Все прошло. Именно этого хотела
— Папа не забудет этого.
— Но подобные вещи случаются в жизни, и с ними ничего нельзя поделать. Когда они заканчиваются, ничего не остается делать, кроме как забыть их. Постарайся забыть происшедшее, Сабрина. Я помогу тебе забыть.
— Но…
— Послушай. Ты пошла на лед, хотя тебе запретили делать это. Ты провалилась, и твоя мама тебя спасла. Она поступила так, как хотела. И она прихварывала в то время. Потом ей стало лучше, а затем она заболела вновь.
— Ей было лучше? — спросила Сабрина.
— Конечно, — солгала я. — Она болела и до этого несчастья.
— Мой отец…
— Он очень любил маму. Он потрясен несчастьем, а когда люди в таком состоянии, они склонны обвинять других. Это несправедливо… но это так по-человечески. Поэтому будь с ним помягче и прекрати корить себя.
— Ты говоришь приятные вещи, Кларисса.
— Я говорю правду.
Ей стало легче, и она прильнула ко мне, крепко держа мою руку. Я оставалась с ней, пока она не заснула, а потом тихо выскользнула.
На следующий день я повидалась с Джереми. Он не хотел видеть меня, да и вообще кого бы то ни было. Но я настояла.
Меня глубоко потряс его измученный вид, но еще более — жестокая складка у рта. Смит сказал:
— Он возвращается к прежнему состоянию, мисс Кларисса, точно к тому состоянию, в каком находился до поездки во Францию, когда он привез вас домой.
Прежде Джереми был угрюмым, сердитым мужчиной, недовольным судьбой и ведущий отшельнический образ жизни. Не собирается ли он опять стать таким?
— Джереми, — сказала я, — извини за беспокойство, но я хочу поговорить с тобой о Сабрине.
Он нахмурился так, словно само упоминание ее имени было ему неприятно.
— Мы должны помнить, как она мала, — продолжала я. — Ведь ей только семь лет.
Он кивнул мне с легким нетерпением, видимо, подтверждая очевидность данного факта.
— Дети очень впечатлительны, и эта трагедия повлияла на нее.
— Смею надеяться, что повлияла, — парировал он. — необходимо заставить ее понять, к чему привела ее злоба.
— Джереми, но это всего лишь легкомысленный поступок ребенка!
— Ей говорили, что кататься на коньках опасно, и запрещали идти.
— Но опасность манит детей, разве ты не знаешь?
А Дамарис пошла за ней и отдала свою жизнь ради ее спасения.
— Это было не совсем так, Джереми.
— Я не могу воспринимать случившееся иначе. Я поняла, что безнадежно пытаться изменить его точку зрения, и поэтому решила перейти прямо к сути дела.
— Я хочу взять Сабрину с собой.
Меня поразила реакция Джереми: мне казалось, что ввиду его неприязни к Сабрине он без колебаний позволит ей уехать.
— Ее дом здесь, — сказал он.
— Но я думала, что недолгое пребывание с Лансом и со мной…
— Где ее, несомненно, избалуют и заставят почувствовать себя почти героиней…
— Думаю, что она нуждается в особенной заботе в данный момент.
— В чем она и нуждается, так это в понимании своего проступка. Надо заставить ее понять, что ее непослушание стоило жизни ее матери.
— Да нет же, Джереми! Она и так горько сожалеет. Прошлой ночью она пошла на могилу матери. У нее было ребяческое намерение присоединиться к ней. Разве ты не видишь, как сильно она переживает! Необходим тщательный уход, чтобы вернуть ее к нормальному состоянию. Ей нужны любовь и безопасность. Дамарис бы это поняла.
Само упоминание ее имени, казалось, взбудоражило Джереми. Он сжал кулаки и отвернулся. Когда он заговорил, его голос звучал сдавленно.
— Дамарис мертва… из-за шалопайства этого ребенка. Ей требуется дисциплина. Она крайне эгоистична. Она останется дома. Благодарю за предложение, Кларисса. Ты добрая девушка. Дамарис очень любила тебя. Но Сабрина зла, и ее необходимо обуздать. Я буду беспокоиться, если за ней не будут следить. Она должна остаться здесь. Я хочу, чтобы она полностью осознала, какой ужасный проступок совершила.
— Джереми, — сказала я, — ты всегда был добр ко мне. Ты был мне вторым отцом. Ты и Дамарис… Я никогда не забуду…
Видно было, что я затронула его чувства, и поскольку он переживал из-за Дамарис, это только усугубило горечь потери.
Он твердо сказал:
— Мой ответ таков: Сабрина остается здесь. У нее есть эта добрая женщина Керлью, которая присмотрит за ней; и здесь ее дом.
— Отпусти ее хотя бы ненадолго погостить, — умоляла я.
— Может быть, позднее. Когда она проявит раскаяние.
Я протестующе воскликнула:
— Разве ты не видишь? Она и так одержима чувством вины. Это нависает над ней. Джереми, ведь она — только маленький ребенок.
Он сказал:
— Мое мнение остается прежним. Из опыта я знала, что, когда Джереми выражается таким образом, это окончательное решение.
После того как я уехала, лицо Сабрины еще долго преследовало меня.
— Скоро ты приедешь повидать меня, — сказала я ей при расставании.
Она посмотрела на меня с упреком. Я была уверена, что она считает меня дезертиром, и содрогнулась при мысли о том, каково ей будет в этом мрачном доме. Мне казалось, что для нее нет ничего хуже, чем оставаться там. Я надеялась на Смита и Нэнни Керлью и поговорила с ними перед отъездом.