Роковые деньги

Стаут Рекс

Посмотрев в прозрачную с нашей стороны стеклянную панель, я увидел Хетти Эннис, однако кое-что в ней изменилось: к пальто была пришита недостающая пуговица, а вот лицо нуждалось в мытье ещё больше прежнего. Вся правая щека была заляпана чем-то темным. Растроганный пришитой пуговицей, я решил впустить неряху, чтобы выслушать её оправдания, однако едва открыл дверь, как женщина стала падать на крыльцо. Не издав ни стона, ни звука просто вдруг начала оседать, словно мешок с мукой. Я бросился её поднимать, но Хетти вырубилась намертво. Тогда я

отшвырнул в прихожую сверток, который все ещё сжимал в левой руке, и, втащив бесчувственное тело внутрь, ногой захлопнул дверь.

Почти в ту же секунду прогремел голос Вулфа:

– Это ещё что за чертовщина?

– Женщина, - выдавил я, волоча её к гостиной. В вертикальном положении я бы определил её вес как фунтов сто пятнадцать, без сознания же она показалась мне куда тяжелее. Уложив её на диван и придав удобную позу, я внимательно всмотрелся в беднягу. Дыхание было слабое, но ровное. Приподняв её за талию, я подсунул ей под бедра две подушки. Затем взял за запястье и попытался нащупать пульс, но тут сзади раздался голос Вулфа:

– Вызови доктора Волмера!

Я повернул голову. Приказание было отдано Фрицу, который выскочил на шум из кухни.

– Постойте, - сказал я.
– Мне кажется, она просто в обмороке.

– Вздор!
– отмахнулся Вулф.
– С женщинами обмороки не случаются.

Это я уже слышал. Основания для подобного заявления у Вулфа были не медицинские, а чисто личные: он свято убежден, что ни одна женщина никогда не падает в обморок без веских оснований (например, получив удар дубинкой по голове), все же прочие случаи - чистейшее притворство; это лишь малая толика его основополагающего принципа, что женщины всегда играют.

Не обращая на него внимания, я проверил её пульс, который был слабый и редкий, но особых опасений не внушал. Попросив Фрица принести мое пальто и открыть окно, сам я отправился в ванную за нюхательной солью. В ту самую минуту, когда я размахивал флакончиком у неё под носом, а Фриц покрывал её моим пальто, она открыла глаза. Поморгав, недоуменно уставилась на меня и даже попыталась было приподняться, но я удержал её, приложив ладонь ко лбу.

– Я тебя знаю, - еле внятно прошептала она.
– Значит, я все-таки добралась.

– Только до входной двери, - напомнил я.
– Вы свалились прямо на крыльцо, и мне пришлось затаскивать вас в гостиную. Лежите спокойно. Закройте глаза и переведите дух.

– Бренди?
– спросил Фриц.

– Я не люблю бренди, - прошептала она.

– Чай?

– Я не люблю чай. Где моя сумочка?

– Принеси кофе, - велел я.
– Должна же она хоть что-то любить.

Фриц отправился на кухню. Вулф же незаметно для меня улизнул.

– Вот, понюхайте, - сказал я, вручая ей флакончик нюхательной соли, и выбрался в прихожую. Сверток валялся возле вешалки, а черная сумочка лежала на полу у стены. Я до сих пор не понимаю, как она туда попала, однако, отвергая основополагающий принцип Вулфа, допускаю, что потерявшая сознание

женщина способна за что-то цепляться. В гостиную я вернулся, когда пострадавшая уже почти скатилась на пол. Так она пыталась выдернуть из-под себя подушки.

– Ты перепутал, шпендрик, - возмутилась Хетти, увидев меня.
– Подушки под голову подкладывают. Неужто ты мою голову от задницы не отличаешь? Гони сюда сумку!

Я вручил ей сумочку, и Хетти, повернувшись на бок, оперлась на локоть и раскрыла её. Должно быть, шумная гостья искала нечто вполне определенное, поскольку почти сразу попыталась её закрыть.

– Вложите туда, - сказал я, протягивая ей сверток.

Хетти не взяла его.

– Стало быть, я ещё жива, - изрекла она.
– Замерзла как цуцик, но жива. Что, Ниро Вулфа не выносит тепла?

– Да здесь жарко, - сказал я.
– Семьдесят градусов.* Просто во время обморока с кровью что-то происходит. Держите свой сверток.

*По Фаренгейту. Соответствует по Цельсию.

– Ты в него залезал?

– Нет.

– Я знала, что на тебя можно положиться. Черт, башка кружится.
– Она откинула голову назад.
– Раз ты сыщик, скажи мне, чего бы он добился, убив меня. Ему ведь пришлось бы вылезти из машины, чтобы забрать мою сумочку. Да?

– Наверное. Если он охотился именно за сумочкой.

– За чем же еще!
– Она глубоко вздохнула и перевела дыхание.
– Он же думал, что сверток там. А все из-за тебя - наболтал каких-то глупостей про пуговицу, вот я вернулась домой. Я ведь сама уже месяц, как её пришить хотела, но ты меня доконал. Я уже лет двадцать ничего не меняла в одежде ради мужчин, а тут какой-то молодой нахал предложил, чтобы я купила пуговицу за его счет! Вот я и пошла домой, чтобы пришить её.

Она вновь перевела дыхание. Я сунул сверток в карман.

– А где находится ваш дом?
– спросил я.

– На Сорок седьмой улице. Между Восьмой и Девятой авеню. Вот почему я туда пошла. Только ты не задавайся, шпендрик, и не вздумай предлагать купить мне краску для волос. Вот, значит, пришила я пуговицу и только вышла на улицу, чтобы сесть на автобус, как вдруг сзади на тротуар выскочила какая-то машина и ударила меня вот сюда.
– Она прикоснулась к своему правому бедру.
– Бордюр, должно быть, помешал, не то этот гад сбил бы меня. А так ударил он меня не очень сильно, но я все равно споткнулась и упала. Это и есть Ниро Вулф?

Дверь кабинета открылась, и в проеме возник Ниро Вулф, хмуро нас разглядывавший. Я утвердительно кивнул ей и сказал Вулфу:

– Мисс Хетти Эннис. Она как раз объясняет мне, почему опоздала к назначенному часу. Она уходила домой, на Сорок седьмую улицу, а на обратном пути на тротуар вылетела машина и ударила её. Я знаю, что здесь нет стула, который способен вас выдержать, но она должна ещё какое-то время побыть в горизонтальном положении.

– Я вполне способен простоять две минуты, - желчно сказал Вулф.