Роковые годы
Шрифт:
Маленькая деталь: в последней фразе заключался ключ к прочтению некоторых телеграмм, о которых я упоминал в начале. В них предстояло заменить слово «машина» — миллионом.
Следует ли останавливаться после такого письма на других компрометирующих, но уже второстепенных документах? Например, на тех двух письмах, что передал мне Нотович? Мы считали, что письмо К., в котором он сам описал свою деятельность и так горячо обращался к партии Рейхстага, составляет прямую улику. Этот документ не меньше говорит о его виновности, чем договор на 12 печатных листах, с коим он обращался к членам Совета.
Имя К., его литературные дарования и острое перо были хорошо известны русскому обществу. Поэтому легко себе представить сенсацию, вызванную его арестом.
«В печати появились сведения по делу об аресте К. Преждевременные комментарии могут незаслуженно бросить тень на чье-нибудь доброе имя, а также повредить расследованию. Если вы, г. редактор, разделяете это мнение, то прошу вас передать мою просьбу вашим сотрудникам временно воздержаться от какого бы то ни было выступления в печати по этому делу».
На другой день все 30 газет совсем забыли о К. На нем тяготело слишком грозное обвинение; общественная мысль всех политических оттенков ответила характерным общим молчанием, что у нее нет двух мнений о том жутком понятии, которое связано со словом «измена». Только июльские события показали, что для большевиков даже за этой роковой чертой разрешается сделать исключение.
Положение К. в Трубецком бастионе было незавидное: ему не было известно, что именно знает контрразведка.
Искусный систематический допрос талантливого следователя В. постоянно ставил К. в необходимость приводить все новые объяснения, а когда следователь открывал одну из своих новых карт и спрашивал, почему она противоречит предыдущим протоколам, то наступал очередной провал.
Материалы, извлеченные из дела К., были многочисленны и разносторонни. Сами по себе значительные задачи по приобретению газеты и даже заключению сепаратного мира побледнели и отодвинулись на второй план перед роковым вопросом об участии немцев в организации беспорядков, а в частности — вооруженной манифестации 21 апреля.
Как известно, последняя была вызвана дополнительной дипломатической нотой, посланной Временным правительством союзным державам. Нота была перед тем несколько раз перередактирована под угрозой Совета и Организационного комитета социал-демократической партии, требовавших не только отказа от завоевательных планов, но и инициативы первых шагов для выступления совместно с союзными державами на пути мирных переговоров. В окончательной редакции дипломатическая нота Милюкова не удовлетворила пораженцев и немцев, так как в ней говорилось о стремлении довести мировую войну до решительного конца и желании отразить врага.
Посещавшие Степина чаще других рабочие, среди них от завода Парвиайнен и солдаты Финляндского полка, выступили против оттенков ноты, а сами в целом не могли ее даже прочесть ввиду их безграмотности [33] .
Всем нам памятны флаги и значки большевиков, развевавшиеся 21 апреля на Мариинской площади. Мы читали на них громадные надписи: «Долой Милюкова и Гучкова!», о работах по удалению которых доносил К. госпоже Брейденбейд. Оба министра через несколько дней расстались со своими портфелями. Открытое давление членов Исполнительного комитета Совета солд. и раб. депутатов на Милюкова, их идеологическое воззвание об отказе от аннексий и контрибуций, воззвание по редакции делегата немцев Роберта Гримма и обращенное ни больше ни меньше как к народам всего мира — все это поддерживалось угрозой не только большевиков, но неграмотных вооруженных солдат, нанятых Степиным для выхода на небольшую Мариинскую площадь [34] .
33
См. гл. «Немецкие деньги».
34
О Р. Гримме см. гл. «Из журнала контрразведки».
Естественное течение русской революции извращалось искусственно извне. И чем больше это искусственное давление ободряло носителей чистой доктрины или совпадало с удобными для толпы лозунгами, тем оно имело больший успех и приводило к крайностям. Так должны были идти немцы, как до сих пор подсказывала логика. И вот, наконец, появляется первый достоверный факт: перед нами стояли публицист К. и Степин.
При встрече с ними у меня, конечно, возникла мысль опубликовать добытые материалы как доказательства, что не всегда требования толпы и делегаций диктуются только волей русского народа. Поэтому в мае я составил конспект расследования для помещения в печати и представил его через генерал-прокурора Временному правительству. Я получил ответ, что очень интересно, но не своевременно для опубликования. Это решение имело известное обоснование, так как дело Степина еще не было закончено.
«Не беспокойтесь, Борис Владимирович, — сказал мне следователь В., — предоставьте действовать мне, только не спрашивайте, как именно, если доверяете».
На следующий день В. мне сообщил, что поехал с конспектом к потерпевшему Милюкову, полагая, что это верный путь, чтобы довести до прессы хоть часть разоблачений. Он не ошибся. Через несколько дней на соединенном заседании членов Государственной Думы Милюков произнес речь, в которой коснулся части конспекта.
Новые пересечения линий, вышедших из дела К., пошли в дальнейшую разработку. Но с этого момента, по просьбе своих следователей, я перестроил внутреннюю сеть и сознательно отступил от принятого правила единоличного ведения секретными агентами. Выдача им заданий при большом напряжении отнимала много времени, в ущерб другим делам. Я раздал секретных агентов на руки своих помощников.
Судьба К. зависела от превратностей революции. После нескольких неудачных попыток защититься он стал ссылаться на недомогание и просил перевести его в больницу. Переверзев видел в этих просьбах только искание новых путей к освобождению и прочно держал К. в Трубецком бастионе, пока оставался министром.
В сентябре того же года, находясь на Кавказе, я прочел телеграмму из Петрограда, что министр юстиции Малянтович выпустил К. на свободу под залог в 30 тысяч рублей. Дешево же, почти даром обошлись ему 12 листов сепаратного договора и письмо Брейденбейд, не говоря уже о всех остальных бесплатных приложениях!
Глава 8
Чернов
Временное правительство первой коалиции пришло к власти через вооруженную демонстрацию 21 апреля, организованную большевиками на немецкие деньги [35] . Оно насчитывало в своем составе 6 социалистов, среди которых министром земледелия состоял член Центрального комитета партии социалистов-революционеров В. Чернов.
Как-то в мае я заехал в Английскую миссию. «Посмотрите, какое интересное сведение», — сказал мне майор Alley, достав из письменного стола небольшую книжечку. В руках его оказался секретный справочник английской разведки издания 1916 года.
35
См. гл. «Немецкие деньги».