Роксана. Детство
Шрифт:
— Вениамин Прокопьевич его звали, — улыбнулась Глафира. А я облегчённо выдохнула: «Спасибо, Триединый, что так созвучно получилось». Но к помощнице бабушка обратилась серьёзно: — Если скотского лекаря нет, может, к травнице сходишь, Марфа?
— Да как можно, барыня? Знахарку, что человеков пользует, к животине звать! — от удивления вдова плюхнулась на лавку. Она даже представить такого не могла. Люди это одно, скотина — другое.
— А как не разродится твоя Зорька, что делать будешь? — нахмурилась Глафира. — Давай собирайся, вместе
— Не забоюсь, — покачала я головой. — А Дружка вы лучше с собой возьмите, чтобы не заблудиться в метели.
Женщины ушли. Я слышала, как во дворе Марфа звала кобеля с собой. Не знаю только, пошёл ли он с ними.
Есть не хотелось. Эх, кофе бы с коньяком да под сигаретку! — мелькнула шальная мысль, и я захохотала в голос. Понятно, что старые привычки в новое тело переносить не буду, но смешно же такое девчушке желать.
Сгребла остатки каши в старый котелок, приспособленный для Дружка, кружкой зачерпнула тёплой воды из котла, который, послушав моего совета, Глафира пристроила на очаге. Помыла и миску, и ложку, насухо вытерла посуду чистым полотенцем, а вот поставить на полку не смогла — роста не хватило.
Но меня радовало уже то, что в тело возвращались силы и многие вещи я была в состоянии делать самостоятельно. Но вот читать, как должно грамотной барышне, я пока не могла. Достала букварь и начала изучать его с самого начала.
Это я сама себе такие правила определила, чтобы скорее наработать навык быстрого чтения. Получалось неплохо. За неделю запомнила и практически усвоила простейшие правила нового алфавита. Всё же хорошо, что я попала в тело пятилетней девочки и могу спокойно учиться, начиная с азов. Куда как сложнее было бы объяснить, почему взрослая девушка княжеского рода ни читать, ни писать не умеет.
В углу что-то зашуршало. Крысы? Я затаила дыхание, тревожно вгляделась в густую тень, страшась увидеть злые глаза и длинный лысый хвост мерзкой твари. Но увидела совершенно иное.
Откуда-то из очага — там и места-то толком нет — на свет вышел мужичок-с-локоток. Босой, чумазый, волосёнки и борода свалялись в войлок, одежда грязная и потрёпанная. Чисто бомж!
— И откуда такого красивого дяденьку к нам принесло? — невольно процитировала фразу из засмотренного до дыр фильма, глядя на… А правда, кто это? — Дядь, а ты кто?
Мужичок, секунду назад с удивлением осматривающий нашу избу, уставился на меня:
— Ты что, меня видишь?!
— Так не слепая же… — склонила я голову к плечу. — Ты домовой?
— Домовой, — недовольно буркнул дядька. — Не должна ты меня видеть! Неправильно это.
— Почему? — так и не поняла я. — Для этого какие-то особые навыки, способности или разрешения нужны?
— Ведуньи видят, а ты мала больно, чтобы ведать.
— Ведунья — это ведьма, что ли? — закрыла я книгу и отодвинула на край стола. Тут разговор куда информативнее незнакомого алфавита.
— Тьфу на тебя! Даже не поминай эту погань в дому своём. Привяжется, и я не помогу, — замахал на меня грязными ладошками домовой.
— Так в чём разница-то? Обе же ведают, то есть знают, — я решила до конца прояснить этот вопрос.
— Ведать-то ведают, да по-разному. От разных учителей у них знания, и силу из разных источников для дел своих черпают, — наставительно пояснил дядька, встряхивая одной рукой, словно маракасом, а второй почёсываясь то в одном, то в другом месте.
— Слушай, а не хочешь помыться? — спросила я домового и поморщилась. — Уж больно ты грязный.
— Какой дом — такой и домовой, — огрызнулся тот.
Я возмутилась. После того, что было тут в первый день, как я очнулась, сейчас в нашей избе идеальный порядок. Бедно, конечно, и тесно, но чисто. Но ссориться с нечистью не стоит — начнёт ещё вредничать, не угомонишь потом — и я не стала озвучивать свои мысли.
— На очаге вода горячая. Правда, шайки никакой, даже самой завалящей, нет…
— Шайку-то я найду, да мне после мытья переодеться не во что. Не эти же лохмотья опять надевать, — загрустил дядька.
Хоть и назвала я его «с локоток», но был он ненамного ниже меня. И я бы даже не пожалела отдать ему что-то из своих вещей, но он же мальчик… Это я ему и сказала. На что мужичок запустил пальцы в бороду и, почесав щеку, сказал:
— Глянуть надо. Может, что и сгодится.
Узел с вещами, которые были мне маловаты, бабушка связала в отдельный тючок и положила в сундук. Я отлично помнила, где этот свёрток лежит, но крышку и Глафира-то с трудом поднимала, а мне даже пытаться не стоит.
— Тебя как зовут? — спросила домового прежде, чем объяснить ситуацию с тяжеловесной крышкой.
— Аким, — солидно представился мужичок.
Руку к груди приложил, голову склонил, ножкой шаркнул. Ну прям как на светском рауте со мной встретился, а не из-за печки вылез.
— Так вот, Аким, одежду, что могу тебе подарить, так же трудно достать, как смерть Кощееву, — у домового от моих слов глаза на лоб полезли и рот приоткрылся. Пришлось объяснять: — Всё аккуратно сложено и завязано в узел, узел в сундуке, а у сундука крышка.
Поняв моё замысловатое объяснение, домовой только рукой — какие же они у него грязные! — махнул. Что-то буркнул, дунул, плюнул, и крышка отворилась. Даже моя постель, лежащая на ней, не пошевелилась. Лежала как приклеенная.
— С какой стороны узел? — не отводя взгляда от сундука, выдохнул Аким.
Похоже, что лёгкость исполнения была видимой и держать магию ему трудно. Я подбежала к монструозному ящику и шлёпнула ладошкой по месту предполагаемого нахождения свёртка. Домовой крякнул, напрягаясь ещё больше, и над вещами, уложенными в сундуке, приподнялся искомый узел.