Рольф в лесах
Шрифт:
— Куонеб, на помощь! Куонеб! Спаси меня!
Он лежал, словно пригвождённый к земле, а рассвирепевшее животное изо всей силы давило его в грудь и старалось освободить свои рога. К счастью, рога были расставлены очень широко, и олень как бы держал его в своих объятиях. Но, наконец, олень так сильно надавил ему лбом на грудь, что Рольфу показалось, будто не только силы, но и жизнь сейчас оставит его; ему не хватило даже воздуха в лёгких, чтобы крикнуть. А вороны в это время о чём-то оживлённо болтали, сидя на дереве.
Глаза оленя сверкали, зеленоватым огнём и горели ненавистью. Зверь, как безумный, вертел головой то в одну, то в другую сторону. Такая борьба не могла продолжаться долго. Силы совсем почти оставили Рольфа, и животное по-прежнему давило ему грудь.
— Куонеб, спаси меня! — прошептал он, когда олень приподнял голову, пытаясь снова освободить свои убийственные рога. Животное почти уже освободило их, но вороны подняли вдруг отчаянное карканье, и из лесу выбежало ещё одно существо, спеша присоединиться к битве. Другой олень, поменьше? Нет! Так кто же? Рольф ничего не видел, а только услышал сердитое ворчание, и в ту же минуту Скукум схватил убийцу за одну из задних ног. Сил у него, конечно, было мало, чтобы он мог оттащить оленя, зато зубы у него были острые, и он от всего сердца отдался делу спасения. Когда затем он вцепился зубами в более нежные части тела оленя, тот, истощённый предыдущей борьбой, попятился назад, повернулся и упал. Не успел он ещё подняться, как Скукум вцепился ему в нос, сдавив его, как тисками. Олень мотнул головой и потащил с собой собаку, но не мог её стряхнуть с себя. Рольф воспользовался случаем, вскочил на ноги, схватил топор и нанёс животному оглушительный удар, а затем, увидя на снегу охотничий нож, выпавший у него во время борьбы, покончил с врагом и… потерял сознание. Опомнившись, он увидел подле себя Куонеба.
XXIII. Хвалебная песнь
Рольф лежал у огня, а Куонеб стоял, склонившись над ним, и смотрел на него серьёзным, сосредоточенным взором. Увидя, что мальчик открыл глаза, индеец улыбнулся: улыбка его была мягкая, нежная. За нею скрывалась глубокая любовь.
Куонеб сейчас же дал мальчику горячего чаю, который настолько ободрил Рольфа, что он мог привстать и рассказать всё, что с ним случилось в это утро.
— Это злой дух, — сказал индеец, посматривая в ту сторону, где лежал мёртвый олень, — есть его не следует. Ты, вероятно, колдовством призвал к себе Скукума?
— Не колдовством, а криком, — был ответ. — Я звал на помощь, и он пришёл ко мне.
— Отсюда далеко до хижины, — сказал Куонеб. — Я не мог слышать твоего голоса; Скукум также не мог слышать его. Кос-Коб, отец мой, говорил мне, что в то время, как зовёшь кого-нибудь на помощь, делаешь какое-то заклинанье, которое несётся по воздуху скорее и дальше твоего голоса. Быть может, он прав, я не знаю: мой отец был мудрый.
— Видел ты, Куонеб, когда Скукум подбежал ко мне?
— Нет, он оставался со мной, когда ты ушёл, но всё время беспокоился и визжал. Потом он покинул меня, и прошло довольно много времени, пока я услышал его лай. Лай этот означал: «дело плохо». Я пошёл на лай, и он привёл меня сюда.
— Он, вероятно, шёл по моему следу вдоль линии капканов.
Час спустя они двинулись в путь к хижине. Вороны всё время провожали их громким карканьем. Куонеб взял роковой рог, срубленный Рольфом, и повесил его на молодое деревце вместе с табаком и красным бумажным флагом, чтобы умилостивить злого духа, который находился где-нибудь поблизости. Рог висел там много лет подряд, пока молодое деревце не превратилось в большое дерево.
Скукум на прощание обнюхал павшего врага, выразил трупу своё собачье презрение и двинулся во главе процессии.
Не в этот день и не в следующий, а когда наступила тихая, ясная, солнечная погода, взошёл Куонеб на гору для молитвы; он развёл небольшой костёр и, когда дым заклубился вверх длинной свинцовой полосой и потянулся к плывшему над ним розоватому облаку, он бросил в огонь щепотку табаку. Подняв к небу лицо и руки, запел новую песнь:
Злой дух хотел погубить моего сына, Но добрый дух спас его, Он вселился в Скукума и спас его.XXXIV. Посуда из берёзовой коры
Целую неделю чувствовал себя Рольф больным и разбитым. Скукум тоже. Временами Куонеб бывал холоден, мрачен и молчалив. Но потом сердце его смягчилось.
Перед тем как случилось происшествие с оленем, погода была холодная и ветреная. Холод усиливался постепенно, и, когда наступил мороз, сковавший поверхность вод, Куонеб вздумал мыть руки в посуде, служившей для печения хлеба. Рольф имел свои собственные понятия о чистоте кухонной посуды и забыл на этот раз уважение, которое обязан был оказывать старшему. Вот главная причина почему в тот день он вышел один. Пораздумав хорошенько над случившимся, он пришёл к убеждению, что им необходима умывальная чашка. Но где её достать? В то время жесть была редкостью и стоила очень дорого. Всё нужное для жизни старались обыкновенно находить в лесу и, руководствуясь опытом и обычаями, редко терпели неудачу в своих поисках. В течение всей своей жизни Рольф видел, как делают и сам делал корыта для свиней, чашки для кленового сока, корыта для корма кур, а потому решил попытаться при помощи топора вырубить из липового обрубка корыто, которое могло бы служить вместо умывальной чашки. Будь у него подходящие инструменты, он мог бы сделать очень хорошую чашку, но, имея помятую оленем руку, работать одним топором было трудно. Чашка вышла тяжёлая и грубая. Воду в ней можно было держать, но черпать ею воду из проруби невозможно, и необходим был ковш.
Увидя результаты работы Рольфа, Куонеб сказал:
— В вигваме моего отца всё было из берёзовой коры. Смотри я сейчас сделаю ковш.
Он вынул из амбара свёрток берёзовой коры, собранной в тёплую погоду (её трудно собирать в холодную) для починки лодки. Выбрав самый хороший кусок, он отрезал квадрат в два фута и положил его в большой горшок с кипящей водой. Одновременно с этим он намочил в горячей воде пучок длинных волокнистых корней белой сосны, собранных так же до наступления морозов.
Пока всё это мокло в горячей воде, он отколол пару длинных берёзовых щепок в полдюйма ширины и одну восьмую дюйма толщины и положил их мокнуть вместе с корой. Затем он приготовил три щепки вроде тех деревянных гвоздей, на которые вешают одежду, надколов с одного конца несколько сучковатых палочек.
Вынув из воды сосновые корни, которые сделались мягкими и гибкими, он выбрал несколько штук в одну восьмую дюйма в диаметре, соскоблил с них кору и все неровности, получив таким образом связку в десять футов длины мягких, ровных и белых верёвок.
Берёзовую кору он разложил на ровном месте и обрезал её, как изображено внизу на рисунках.
Закругления A и B он сделал для того, чтобы во время шитья не рвалась кора, что случилось бы неминуемо, будь все края ровные. Каждый угол сложил вдвое и загнул (C), затем придержал деревянными шпильками (D). Ободок приладил таким образом, чтобы он лежал плоско там, где он перекрещивал волокна коры, и дугообразно там, где тянулся вдоль этих волокон. Затем он обвил его гибким берёзовым прутиком и, проделав большим шилом отверстия, пришил его к краям бересты. Умывальная чашка из берёзовой коры была готова (E). Из более толстой коры можно устроить корзину (F, G), только её трудно сделать непроницаемой для воды.