Роли леди Рейвен. Том 2

Снежная Дарья

Моя кипучая деятельность от взгляда коллеги не укрылась. Я не знала, чем занимается он, но краем глаза видела, как Оррис с интересом косился в мою сторону и даже вытягивал шею, словно надеялся разобрать, что я там пишу. Это немного веселило. Пусть смотрит.

У меня был момент колебаний, когда мне хотелось подойти к Тарну Гейлу, который всегда относился ко мне без предубеждения, поделиться с ним всем тем, что удалось выяснить и попросить помощи. И я даже почти решилась, но потом в комнату зашел Трейт, и я вспомнила, почему решила действовать в одиночку. Мне нужно сделать это самой, если я все же хочу дальше работать здесь и с этими людьми. Первый криминалист, конечно,

упрямый козел, но он не отмахнулся от моей первой версии, хоть и отдал ее тогда другому человеку. А значит, интересы работы все же ставит выше собственных убеждений, хоть и со скрипом. А значит, заставить его признать мои – мои личные, исключительные – заслуги можно. Просто они и должны быть мои личные и исключительные.

И я перевернула очередную страницу справочника с адресами практикующих в столице магов. И кто придумал сформировать его по алфавиту, а не по специальности?!..

К обеду я закончила выписывать имена артефакторов. Всего набралась какая-то сотня человек. Я уже завязывала под подбородком ленты шляпки, собираясь пообедать, а затем, не откладывая дело в долгий ящик, отправиться в прогулку по артефактным мастерским, когда в секретариат заглянул посыльный и передал мне короткую записку, в которой значилось только:

«Сегодня в три часа пополудни».

Я выпорхнула из департамента с улыбкой. Планы скорректировались, впрочем, обед в них по-прежнему фигурировал. Тень за спиной уплотнилась, обрела аромат знакомого одеколона и я, не оборачиваясь, бросила через плечо:

– Ваши услуги сегодня, господин Стивенсон, не понадобятся.

Тень без пререканий растворилась, оставив легкое ощущение того, что насовсем она не исчезла – просто сделалась невидимой.

Впрочем, на этот счет особых возражений у меня не имелось. Если Кьеру так спокойнее, пусть так и будет. Да и в глубине души я готова была признать, что мне – тоже спокойнее.

Без четверти три я сидела в пролетке, в паре десятков футов от тяжелых кованых ворот Фелтсворта – одной из двух городских тюрем. Здесь было тихо и безлюдно – только стража у ворот с каменными лицами. И я.

Когда большие квадратные часы на тюремной башне пробили три раза, ничего не произошло, но я сидела и ждала, нервное теребя пальцы в перчатках, и ожидание было вознаграждено. Отворилась обитая железом калитка в серой стене, из нее вышел страж, бдительно окинул взглядом окрестности и принялся по одной выпускать на свободу растрепанных женщин. Те тут же кучковались парами и тройками и разбегались в разные стороны, торопясь убраться подальше.

А одной из последних стены Фелтсфорта покинула до боли знакомая мне девица – клетчатая юбка, светлая макушка, на этот раз без традиционных фиалок, и я досадливо покачала головой – вот угораздило ее все же там оказаться!

Изобретательница зябко ежилась, озираясь, подружки тогдашней при ней не наблюдалось, и я, не удержавшись, взмахнула рукой и окликнула:

– Джейн!

Девушка обернулась и голубые глаза изумленно расширились. Она направилась в мою сторону почти бегом и уже через несколько мгновений я протянула ей руку, чтобы помочь подняться в пролетку.

– Леди Эрилин, – прошептала Джейн осипшим голосом. – Что вы здесь делаете?

– Я? Мне кажется, куда уместнее спросить, что вы здесь делаете, юная барышня? Гений! Будущее мировой науки! – Я стянула с себя плащ и накинула на острые дрожащие плечи, бросив извозчику адрес, отпечатавшийся в памяти ещё со встречи в герцогском особняке. – Позвольте поинтересоваться, чем вы думали?

– Женщины имеют право быть услышанными, – юная пулистка

вздернула нос и сверкнула глазами – Мне казалось, вы как никто другой должны это понимать! Мне Томас рассказывал… и вы же были тогда на площади!

– Моя дорогая, я буду последним человеком, который будет спорить с вами о женском праве голоса, но поверьте мне, из застенков Фелтсворта его точно никто не услышит!

– Нас арестовали несправедливо!

– Это как-то отменяет тот факт, что вас арестовали?

Джейн открыла рот. Закрыла. Нахохлилась, кутаясь в мой плащ, а растрепанные светлые волосы делали ее ещё больше похожей на маленького пушистого птенца.

– Послушайте, Джейн, – я смягчила тон, пока не успела настроить девушку против себя, – для достижения общей цели каждый должен делать то, что у него получается лучше всего. Женщины, работающие на фабриках, занимающиеся тяжелым физическим трудом, не имеющие доступа к образованию, могут обратить на себя внимание только одним путем, это верно. Но этот путь не для вас и не для меня. Не потому что мы – чем-то лучше их, нет. Просто у нас другие возможности, другие способы взаимодействия с этим миром. Мы можем что-то кому-то доказать другим путем, вы понимаете? Дать понять окружающим, что пулистское движение – это не только крики, митинги и битые витрины. Показать им, почему женщины действительно должны иметь те же права, что и мужчины. Не потому, что мы этого так вдруг захотели – а потому, что мы достойны, что мы не уступаем им ни в чем. У вас есть редкий талант, возможность произвести настоящий фурор, прогреметь своим именем! А вы, вместо того, чтобы бросать все силы на его развитие, распыляетесь по мероприятиям, которые не только не несут для вас никакой пользы, но еще и причиняют вред!

Я помолчала несколько мгновений, наблюдая за тем, как в глазах изобретательницы проступает задумчивость, и добавила:

– На площади в тот день я оказалась случайно. Я никогда не стала бы участвовать в подобном.

Джейн прикусила губу и уставилась на носки выглядывающих из-под испачканной клетчатой юбки ботинок.

– Вы так говорите, потому что вы – леди, – буркнула она не то обвиняюще, не то с легкой завистью.

– Я так говорю, потому что вы мне нравитесь, Джейн. И мне не хотелось бы, чтобы вас поджидала незавидная судьба заключенной или каторжницы. Страдать во имя идеи – это, конечно, очень благородно, но это не ваш путь.

Изобретательница молчала, но в этом молчании теперь чувствовалось признание моей правоты, которую упрямая юность вслух озвучить была пока не готова.

– И все-таки, как вы узнали, что я угодила в тюрьму и во сколько меня освободят? Вам сказал Томас? – и голос ее дрогнул. Сразу стало понятно, что перспектива того, что юный лорд узнал о ее героических похождениях, Джейн не радовала. Особенно с учетом того, что встречала ее я, а не герцогский брат.

– О, я понятия не имела, что встречу вас здесь, – беззаботно отозвалась я. – Я просто проезжала мимо по делам департамента. А тут – вы!

– Значит, Томас не знает? – с надеждой уточнило юное дарование.

– Пока – нет.

– Пока?..

– Вы полагаете, он не заметит, если однажды вы не вернетесь домой, потому что в очередной раз оказались в застенках и на этот раз не на сутки, а на пару лет?

Джейн покраснела, спрятала глаза и тему развивать не стала, чему я в общем-то была рада. Все же не стоило пулисткам, особенно юным и идейным, знать, каким образом некая леди добилась их освобождения, несмотря на то, что, по моему скромному мнению, образ оказался весьма приятным и в обязательном порядке требовал повторения.