Роли леди Рейвен
Шрифт:
Я перечитала письмо трижды, заставляя прийти в движение заржавевшие от вина и усталости винтики и шестеренки мозга. Все равно не усну, а если и лягу, буду думать о том, о чем лучше не стоит. Так что надо загрузить голову куда более полезными размышлениями.
Что мы имеем? Отшельника-изобретателя, шепелявящего ученика, официальные испытания, безукоризненно прошедшие уже после заявления об открытии.
В свете рассказанного старой ведьмой картина вырисовывалась простая и ясная.
Стэнли изобретает новую печать, но не желает представлять ее широкой публике, не убедившись в ее эффективности. Причины? Да бог с ними, их может быть сотня, начиная
Дальше. Стэнли — теоретик Дин — шепелявящий практик, к тому же профессор. На его плечи ложится задача собственно провести испытания печати на добровольцах. Тайно. Все они наверняка, как и Майк, — из низов. Те, кого, если что, не хватятся. А если и хватятся, то не будут искать — полиции больше заняться, можно подумать, нечем.
Я уверена, за подопытными наблюдали. Но так, издалека, все же человеческие ресурсы у артефактора были ограничены. Да и поначалу все шло хорошо. А потом запечатанные стали убивать. Старуха сказала, что людей не только жгли, они умирали по-разному, значит, разум помутился не только у Майка, а и у других добровольцев, просто дело сумели замять.
А замять его сумели, потому что…
Я задумчиво посмотрела на ровную капельку свечного огня, разгладила лежащие на коленях листы письма, еще раз пробежалась глазами по каллиграфическому почерку. «Из уважаемого семейства, состоявшего в родстве с маркизом Тансендом…» Интересно, кто был главой департамента тридцать лет назад? Родственные связи многие проблемы решают, особенно те, которые могут бросить тень на репутацию семьи. Нужен ли маркизу Тансенду был родственник, ради «прихоти» положивший пару десятков человек? Сомневаюсь. Вот гениальный изобретатель — куда больше.
Если предположить, что сверху тихонечко подсуетились, прикрыли дела, повесили их все на одного, которого заранее устранили… впрочем, устранили, без сомнений, не только Майка, а всех подопытных. Все, дела закрыты, отправлены в архив, где и почивали бы до скончания времен, если бы не один стажер с пытливым умом, запомнивший странные магические показатели.
Стэнли погрозили пальчиком — ай-яй-яй, не делай так больше. И два года он убил на то, чтобы выявить оплошность в расчетах и исправить ее. В результате мы имеем изобретение мирового масштаба и испытания, не выявившие погрешностей. А что за всем этим возвышается горка трупов — дело уже десятое…
А ведь наверняка была еще и вторая волна тайных испытаний, после исправления дефекта. На сей раз — успешных. Повезло.
Глаза слипались. Насыщенный вечер наконец-то допил все ресурсы моего организма: физические, эмоциональные и умственные. Я отложила письмо на тумбочку, задула свечу, сползла по подушкам вниз.
Проваливаясь в сон, я все крутила выстроившуюся картину прошлого и думала о том, что надо будет все-таки узнать наверняка, кто тогда занимал руководящие должности в департаменте и имел ли он связь со Стэнли или маркизом Тансендом. О том, что надо будет узнать, остался ли кто-то из участников той далекой истории в живых. О том, что за великими деяниями порой скрываются великие преступления. О том, как поступила бы на месте Стэнли я…
Была еще одна мысль. Она заманчиво крутилась на самых задворках сознания, но усталый мозг был не в состоянии ее сформулировать и выдвинуть вперед.
Оставалось лишь ощущение, что я упускаю что-то очень важное.
Вне
ЭПИЛОГ
Впервые его величество король Эдгар VII услышал имя леди Эрилин Рейвен, когда его светлость герцог Тайринский упомянул о ней на одном из советов в узком королевском кругу. Мол, реформа образования, открывающая женщинам доступ в университеты, имела самый благоприятный эффект: лучшей из явившихся на конкурс кандидатур оказалась дама. Мало того что дама — леди! Ваше величество, подданные вам рукоплещут.
На рукоплескания он тогда поморщился, потому что, во-первых, реформу из него выжали чуть ли не силой, и дал согласие он на нее только в расчете, что, получив эту подачку, дамы угомонятся и отправятся грызть гранит науки вместо монаршего мозга, но жадным бабам оказалось все мало. Они вспомнили про право голоса и право на магию, а уж позволить им это будет просто возмутительно. Стать настолько толерантным и просвещенным монархом его величество был не готов.
А во-вторых, на память Эдгар VII тоже не жаловался, более того, он ею искренне гордился и прекрасно помнил если не леди Рейвен, то ее отца, который по факту чуть ли не спонсировал королевский переворот. У хорошей памяти была обратная сторона — обиды его величество тоже помнил долго.
И, конечно же, это случайное упоминание он никак не сопоставил с тем, что некоторое время спустя баронесса Двейн, гордо носившая почетное звание любовницы герцога, получила у того отставку. Леди бурно переживала, ее супруг, королевский архивариус, открыто злорадствовал, дамы двора выстраивались в линейку и нетерпеливо переглядывались, ожидая, на кого падет следующий выбор главы департамента. Воздух наполнился томными взглядами и трепетанием вееров. Но, увы, герцог с выбором не торопился, а дисциплина у дам двора была не та, что у гвардейцев караула, — постояли-постояли и разошлись, недоуменно и брезгливо пожимая плечами: актриску какую себе поди нашел. «Фи!» — думали леди. «Правильно», — думали мужчины. Проблем с ними меньше. И трат.
А королева тогда изволили намекнуть, что его светлости пора бы в гулянках уже и честь знать и озаботиться созданием семьи и рождением наследника. Но королева на тот момент была глубоко в положении, ни о чем, кроме наследников и всеобщего семейного счастья, думать уже не могла, поэтому Эдгар милостиво и снисходительно решил — пусть еще погуляет. Женщины — это, конечно, прекрасно, но в строго дозированных количествах. Так что пусть лучше Тайрин проблемы его величества в юрисдикции департамента решает, чем свои семейные.
Второй раз имя леди Эрилин Рейвен всплыло несколькими неделями позже, в связи с катастрофой-крушением лестренжского поезда, едва не лишившей его величество друга, главы департамента и ценного брачного материала. Но герцог остался в живых, виновные понесли строжайшие наказания, а подвиг отважных лорда и леди, спасавших раненых наравне с простыми смертными, пару дней воспевали в газетах, да так красочно, что королева, все еще в положении, а потому до невозможности сентиментальная, потребовала узнать о героической девушке побольше и чуть ли не представить к награде. Так король и выяснил, что семейство Рейвен вернулось в столицу — «Это уже столько лет прошло? Стареем, стареем…» — что виконт отчаянно сражается с бедственным финансовым положением и даже потихонечку выигрывает эту битву, что виконтесса бьется за семейную репутацию, а их дочь старательно ее оскандаливает, являя собой пример порядочной, умной, благородной, но отвратительно независимой женщины.